Временные рамки Средневековья очень расплывчаты. Реальные представления о музыке этой эпохи мы имеем, начиная примерно с каролингских времен, то есть с VIII века.

А наиболее полное наше знание относится скорее к векам XII–XIV. Это очень большое историческое полотно, пестрое и неоднородное. Не игнорируя различия образующих его цветов, мы попытаемся понять средневековую музыкальную эпоху как единое духовное целое. Нам не дано услышать музыку тех времен в ее подлинном звучании – мы можем лишь его реконструировать, привнося частицу собственной фантазии в осколки имеющихся документальных свидетельств. Так и поступают сегодня исполнители, специализирующиеся на средневековом репертуаре[8]. Ведь музыкальная культура была преимущественно устной, а уцелевшие записи – это, как правило, не сочинения, а каким-то образом занесенные на бумагу фрагменты отзвучавшей музыки. И даже то, что относится к периоду позднего Средневековья и напоминает собственно авторские произведения, – на поверку обычно оказывается отредактированными импровизациями.

Музыка христианского богослужения – очень важная и лучше всего сохранившаяся часть средневекового наследия. Она не исполнялась отдельно от литургии и не рассматривалась как что-то самостоятельное. Такое искусство возносит литургическое слово под своды храма, подчеркивая его весомость, сакральный смысл и возвышая души молящихся. Существует оно в виде богослужебного, прежде всего годового, но также суточного и недельного круга молитв. Молитвенный текст – поется он или читается нараспев – невозможно представить без музыкальной интонации. Человек, целиком погруженный в мир христианской литургии и организующий время своей жизни богослужебными кругами, становится носителем совокупной памяти христианства. И во всем этом заключается суть музыкального интонирования европейского Средневековья.

Конечно, в такой интонации есть место и музыкальной искусности, и совсем безыскусным формам музицирования. Многое зависит от внешних обстоятельств, от ритма службы. Длинный богослужебный текст, допустим Символ веры, и сегодня поют в подвижном темпе, не распевая слоги, – запомнить и осмысленно произнести его пункты и артикулы помогают только ритм и простейшие интонации. В некоторые же моменты богослужение, особенно для прихожан, как бы приостанавливается, и тогда мелизматика, то есть широкие распевы слов – прочувствованные, интонационно сложные, – выступает на первый план: таковы возгласы «Аллилуйя» в моменты особого ликования в Пасхальный период или глубокие, но очень короткие тексты, вроде молитвы «Господи, помилуй» (в латинском обряде Kyrie eleison).

При этом христианское богослужение с самого начала допускало и чувственные элементы – то, что можно назвать музыкальностью в чистом виде. И мы хорошо знаем, например, из «Исповеди» Блаженного Августина, что у такого совестливого человека, каким был этот святой, вопрос о литургическом пении вызывал сильнейшее сомнение. Не соблазняет ли христианина эта красота, радость и эмоциональная наполненность, не отвлекает ли она его от мыслей о Боге?[9]

Христианская культура складывалась, особенно поначалу, в полемике с экстатическими позднеантичными языческими культами и старалась изгонять из себя избыток физиологии, плотское начало – а ведь музыка ориентирована телесно, предполагает элемент наслаждения. Но и христиане первых веков оставались людьми, и у них существовала большая потребность в красоте – для привлечения в общину новых братьев и сестер, но не только. Интонационно сложная мелизматика не просто доставляла душе наслаждение – она помогала ей обращаться к Богу.