– Хорошо-хорошо! – устало выдохнул вновь вспотевший директор. – В отпуске с сохранением заработной платы.

– Рад, что мы поняли друг друга. – Серов поднялся и небрежным жестом одернул дорогой пиджак. – Завтра в три часа дня Анастасия Викторовна должна быть в вашем кабинете. Пригласите ее подписать документы, выпить чашку чая или что угодно на ваше усмотрение. Если ее здесь не будет, – он выразительно глянул на злосчастные расчетные книги, – то мой визит перестанет быть личным делом.

Доводить человека до инфаркта не стал, просто развернулся и вышел, оставив после себя запах дорогого парфюма и серебристую визитку с черным тиснением.

Малкин проводил гостя усталым взглядом, достал из кармана пиджака мятый носовой платок, промокнул лоб и проворчал:

– И что они все в ней нашли?

День у него и без этих угроз прошел под именем Анастасии Эндшпиль. Сначала Россеев за нее просил, потом Антипов звонил в гневе и пугал уходом, следом пришел Шведов и заявил, что без помощницы Насти не может работать. Теперь и сильные мира сего подтянулись.

Что она делает с этими мужиками, раз они вокруг нее стаей вьются?

– Настенька! Как хорошо, что ты ответила! Я места себе не нахожу! Ну прости меня, дурочку старую. Я ведь о тебе беспокоюсь. Уже тридцать, а рядом нет ни одного мужчины! Так в девках и…

– Мам, я еду домой, – коротко прервала поток сознания Стейш и вышла на своей остановке, хотя должна была проехать еще две, ведь жила последние три дня в огромной квартире Музы Загорской.

Много лет они обитали там вчетвером: Муза, она, Саша и Катюша. Но Зимины не так давно переехали в свою уютную квартиру рядом с парком, в которой Стейш всегда была желанным, но все равно гостем.

С того дня как они с Музой остались вдвоем на двухстах пятидесяти королевских квадратах, Стейш и у второй подруги стала чувствовать себя просто гостем. Раньше была Катюха, за которой нужен был присмотр, потом няня понадобилась и самой Музе Загорской. Но время успешно залечило старые раны подруги, теперь помощь не требовалась никому. Все были относительно счастливы.

Ну, кроме Елены Сергеевны Эндшпиль, которая спала и видела, как будет нянчить карапузов. И рожать их почему-то должна была Стейш. Видимо, на ее старшего брата мать давным-давно махнула рукой. Еще бы: какие внуки, если сын укатил во Францию и уже несколько лет носа домой не кажет?

Витая в нерадостных мыслях, Стейш шлепала прямо по лужам. Кеды промокли, хвост растрепался, и мокрые пряди противно липли к лицу. Покажись она в таком виде Шведову, он словил бы совершенно неспортивный инфаркт!

Родной дом встретил запахом жареной курочки с чесноком. Мама готовила ее, только если ждала гостей.

– Мам, а что происходит? – устрашающе протянула Стейш, заправляя мокрые волосы в капюшон.

Из кухни выглянула чуть полноватая женщина под шестьдесят в ярко-красной косынке на голове. В этом образе она сильно напоминала девушку с коммунистического агитплаката, постаревшую вдруг на сорок лет.

Мама традиционно убирала этим пережитком прошлого короткое пшеничного цвета каре, начиная готовить. На тонких, как у Стейш, губах Елены Эндшпиль играла довольная улыбка.

– О, Настенька, уже пришла?! Да я тут Василину Ивановну в гости пригласила. Мне же было так одиноко.

– Одну? – настороженно уточнила блудная дочь.

– А с кем же еще? У нее сын давно в Москву переехал. Кстати, очень хороший мальчик и не женат.

– Мама, я сейчас уйду, – предостерегающе рыкнула Стейш.

– Все-все. Заходи. Приводи себя в порядок, отдыхай. Через час придет наша гостья и будем ужинать.