Запереть…

Он действительно мечтал ее запереть. Подальше от Дильфа, от Трэя, ото всех, чтобы ни один другой мужчина не смел касаться, целовать…

При воспоминании о ее губах мгновенно бросило в жар. Упрямые, зовущие, сладкие и освежающе прохладные, как яблоки поздней осенью, — искушение, которому невозможно сопротивляться. Он раньше уже целовал Мэарин — в день помолвки и позже, несколько раз. Было приятно касаться ее рта, чуть припухшего, мягкого, покорного. Он даже с облегчением подумал тогда, что супружеский долг, несмотря ни на что, исполнит с удовольствием. Но те прикосновения не заставляли его вспыхивать, не вызывали нестерпимого желания обладать — безраздельно, всецело. И целовать… целовать до одури, до бесконечности.

Герцог прижался разгоряченным лбом к холодному стеклу, наблюдая, как порывы ветра выбивают рой мелких сверкающих брызг из расположенного под окнами фонтана.

Это ведь Мэарин. Беззаботная глупышка Мири, которая вечно его раздражала, и от которой он еще совсем недавно сам мечтал избавиться. Что же изменилось? Как девчонке удалось заставить его все это переживать?

Первое, что приходило в голову, — без приворотной магии здесь точно не обошлось. Но он понимал, что это ерунда. Мири обожала Трэя, стремилась выйти за него замуж и всегда мечтала избавиться от навязанного родителями жениха. У нее нет причин прибегать к запретному колдовству. Кроме того, Саллер давно и надежно защитил себя от подобного рода чар.

И способности хэленни тоже ни при чем.

«Никто не знает, как ваш дар влияет на окружающих», — сказал он девчонке. Специально сказал, чтобы она испугалась и перестала соблазнительно улыбаться всем мужчинам подряд. Птарх их побери. Но это с Мэарин можно лукавить, намекая на некие таинственные обстоятельства и требуя осторожности, а с самим собою он обязан оставаться честным.

Сохранилось немало книг, посвященных хэленни, и их авторы с уверенностью утверждали: до свадьбы эти женщины ничем не отличались от остальных, а потом, если кого и очаровывали, то только собственного мужа. Хотя и это сомнительно. Один из его предков был женат на хэленни — в личных дневниках, подробно описывающих каждый день его долгой жизни, нет ни единого намека на нечто подобное.

За окном сгущались сумерки. А он все стоял в полумраке комнаты, вцепившись пальцами в подоконник, и пытался найти хоть какое-то рациональное объяснение тем чувствам, которые им овладели. Мысль о том, чтобы обратиться за помощью к учителю, пришла позже, когда в парке зажглись фонари и на стекле задрожали слабые золотистые блики.

Неожиданно вспомнился летний лагерь на равнине в предгорьях Шанского хребта, оранжевые отсветы костра, отряд греющихся у огня юных истинных, спокойный голос наставника: «Глупой рыбе враг — наживка, а не рыбак. Помните об этом и всегда ищите того, кому выгодно».

А что если Мэарин лишь приманка в чьей-то тонкой игре? Наживка на удочке?

Он резко развернулся, шагнул к столу и не глядя надавил на серебряную пластину.

— Вильма ко мне. Немедленно.

Рассвет Саллер встретил уже в пути. Лето заканчивалось, и стоило поторопиться, если он хотел застать школу в Степном лагере. Скоро мастера с учениками вернутся в Ледяную крепость, закроют перевал, тогда добраться до них станет практически невозможно.

Он успел. К концу третьего дня пути на темнеющем горизонте засверкали слабыми искрами вечерние костры. И тут же на них как из-под земли выскочил конный дозор. Шесть всадников, не доезжая до его маленького отряда, рассыпались в стороны и окружили по всем правилам скрадывания.