Он с содроганием набирал номер ее телефона. Надо было позвонить ей сразу, как он приехал в Москву, но увы. Не хотелось, чтобы она, приехав к нему домой, узнала о разрыве с Дарьяной. Он не хотел злорадства и унизительного торжества с ее стороны. А ведь если бы мама была с ним вчера, она бы не допустила, чтобы он допился до скотского состояния. Тогда бы он не убил человека… Но, увы, сослагательное наклонение хорошо, когда в настоящем все в порядке. Увы, время назад не повернешь.
Мама уже знала, что произошло. Более того, она уже собиралась ехать к нему в изолятор временного содержания. Встречаться с ней Валентин не хотел, боялся истерик и слез. Но ему нужна была ее помощь. Уголовной ответственности ему не избежать, но ее можно смягчить, и помочь ему в этом могла только мама. Дарьяна же только рада будет, если ему выпишут срок по максимуму…
Глава 6
В камере остро воняло туалетом, немытым телом и грязными носками. Казалось, что здесь маринуется с десяток бомжей, но Валентин видел перед собой только одного человека, грязного, вонючего, типичного обитателя городских помоек. Рядом с ним невозможно было находиться, а ведь Валентин должен был делить с ним жалкие десять квадратных метров. Смердел бомж так, что лучше было жить в обнимку с унитазом, чем находиться рядом с ним.
Плохо выбритый прапорщик толкнул Валентина так, что он едва удержался на ногах.
– Давай проходи, чего стоишь?
Пальцами, будто прищепкой, зажав ноздри носа, милиционер прошел в глубь камеры, отцепил от стены дощатые нары, уложив их на железный столбик, вмурованный в бетонный пол.
– Эй, начальник, а мне? – беззубым ртом прошамкал бомж.
– Да пошел ты! – рыкнул на него прапорщик и пулей выскочил из камеры, закрыв за собой дверь.
Валентин лег на предназначенный ему лежак, согнул руку в локте, ткнулся носом в плечо, чтобы хоть как-то приглушить ненавистное зловоние от бомжа.
– Эй, чего разлегся? – недовольно буркнул тот. – Давай двигайся.
Полок был узким, два человека на нем могли поместиться, только лежа на боку впритирку друг к другу. Легче было застрелиться, чем терпеть такое соседство.
– Ты что, глухой? – рычащим голосом спросил бомж.
И ударом в спину столкнул Валентина на пол.
Бродяга не казался серьезным противником. Среднего роста, плюгавый, а Валентин так разозлился, что готов был драться. Он поднялся, чтобы ударить бомжа ногой, но увидел наставленный на него черенок ложки, остро заточенный, смертельно опасный. Бомж пакостно скалился, обнажая темные пеньки уцелевших зубов, в глазах у него безумный блеск. Валентин испуганно отступил назад. Лучше уж на полу сидеть, чем лежать и гнить в сырой стылой земле. А ведь бродяга запросто мог пырнуть его заточенным черенком, ему в этой жизни уже нечего терять.
– Чего дергаешься, баклан? – дыхнув на него дохлятиной, злорадно спросил бомж.
– Это мое место, – жалко пробормотал Валентин.
– Это наше общее место. Я человек не жадный, могу и подвинуться… Или ты думаешь, что я вовсе не человек? Если бомж, то не человек, да? – агрессивно зашипел на него бродяга.
Лицо у него распухшее, расцарапанное, глаза и без того, как щелочки, а сейчас они еще стали уже. Грязный, косматый, вонючий…
– Да нет, не думаю…
Не в состоянии противостоять противнику, Валентин отступил к самой двери. Фактически это было бегство, но и в этом он нашел оправдательный момент. Он успокоил себя тем, что из узкой щели между дверью и порогом в камеру поступает тонкая струя не самого свежего, но совсем не вонючего воздуха и здесь ему будет легче дышать. Он сел на корточки, прислонившись спиной к шершавой стене. Ужасно неудобное положение, но выбирать ему не приходилось.