- Болел он, кагым-ага, - поспешно объясняла Мариэта, рысью таская из дома лучшее, что у нее было из еды и питья. – Только-только на ноги стал подниматься, а привезли его – всё равно, что неживого. Спросите соседей, они всё видели! Отпаивала его отварами, два дня в доме лежал, руки поднять не мог. Пошёл на поправку – в пристройку перенесли,  Проний топчан делал, соседки помогали отмыть, да обустроить всё.

- Да, наслышан, - кагым обмакнул кусок лепешки в чашку с каймаком, откусил и довольно прижмурился, - хорошо живёте, дружно. Помогаете друг другу, так и надо. Знаю, что брат нездоров, но сегодня он рубил кустарник, значит, вполне на ногах стоит. По-доброму надо было ему ко мне сначала сходить, познакомиться, испросить разрешение на житьё, потом уже в заросли твои.

- Кагым-ага, да Единый с вами! Если не верите, пойдем до тех кустов, сами посмотрите, как Михэ на ногах стоит! – всплеснула руками Мариэта. – Да он же топора не удержит, только помял ветки. Думала, завтра к вам отправить, чтоб он дойти-то смог.

- Хороший каймак, хозяйка, подбавь-ка.  Потом сходим, глянем, что он там наработал.

Женщина, опрометью, метнулась в дом, схватила непочатый горшочек каймака, зацепила початый и вынеслась обратно.

- Вот, кагым-ага, кушайте! А это – вам с собой. Дома чаю захотите выпить, а вот и каймак к нему!

- А, спасибо, спасибо! Уважила!  Где брат-то?

- Так, в пристройке он отлёживается. Четверть оборота топором помахал, руки убил. Намазала мазью.

- Позови.

Мариэта, не чуя ног, бросилась к летней кухне.

- Михэ! Вставай, там кагым-ага пришел, тебя зовёт.

Михаэль, придремавший было, спросонья не сразу понял, кто зовёт, куда идти, а Мариэта, чуть не приплясывая от нетерпения, маялась в дверном проёме.

- Заходи, чего ты на пороге стоишь? – удивился мужчина. – Расскажи толком, я ничего не понял – кто пришел, зачем я ему?

- Это кагым, он начальник здесь над всеми нами. Каждый приезжий, который остается здесь дольше, чем на день, должен прийти к нему и спросить разрешения. Войти не могу – ты, хоть и брат, да не родной, а двоюродный. Слухи пойдут, кагым смотрит. Иди скорее!

Поминая про себя граха во всех позах, граф сполз с топчана и выбрался наружу.

Кагым – пожилой тропиндарец, смуглый, чернявый, с цепкими черными глазами, внимательно осмотрел «брата» Мариэты. Задержал взгляд на перевязанных руках, отметил впалые щёки, общий не слишком бодрый вид,  и Михаэль спохватился, что стоит столбом.

- Кагым, приветствую вас! – как принято в Тропиндаре здороваться с обличенными небольшой властью людьми, он не знал, действовал по наитию. – Прошу простить меня, сестра говорила, а я хотел окрепнуть чуть, чтоб не падать по дороге, чтоб мог почтительно вам поклониться и не качаться при этом.

- Ну-ну, - одобрительно пробурчал кагым, - что я, не человек, что ли? Не понимаю? Вот, сам пришел.

- Такая честь для нас! – граф наступил себе на горло, но изобразил поклон, показательно при этом покачнувшись.

- Садись! – поспешил отменить поклоны кагым, - женщина, неси чашку брату. Поговорим.

Мариэта, встревожено покосилась на Михаэля – не напортачил бы! – и в очередной раз отправилась в дом.

- Рассказывай, - кагым потянулся за новой лепешкой.

- Брат я Мариэты. Двоюродный, - начал граф, вспоминая, что ему говорила зельеварка. -  Так вышло – из всей родни только я, да Марита и остались. Всё некогда было навестить сестру, хоть давно собирался, но со службы не отпускали.

- А где ж такая служба? – поинтересовался собеседник.

- В местечке я писарем и переводчиком был. Один на все местечко, вот и не было мне отпуска. Зато платят хорошо.