Закончив полоскать, Мари развешала  белье и вернулась в дом, молча, поставила перед рабом чашку с порцией зелья, а сама взяла травы и села собирать составы, раскладывая по разным тарелкам.

За два дня она не приготовила ни одной новой порции, это непростительно! Если люди не найдут у неё необходимого зелья, то пойдут к Акиману,  местному травнику, её конкуренту. Потерять клиентов так легко, а ей теперь требуется больше зарабатывать, чтобы не только прокормить их обоих, но и иметь возможность что-то откладывать.

Распределив травы, женщина, всё так же молча, принялась нарезать то, что нужно было резать. Рядом ожидала ступка для той части ингредиентов, которую полагалось растереть.

- На правду нельзя обижаться, - назидательно сказал Михаэль, вставая из-за стола. – Если бы у меня служанки развели такую грязь и ходили бы столь неаккуратно одетыми, они вылетели бы из замка в ту же минуту.

-  Ну да, у меня нет замка и шеренги слуг, которые весь день только одним и заняты – прислуживать моей милости и убирать всё, что я накидала, зато я в своём доме и не продана в рабство. Да, у меня самая простая пища, зато она честно заработана и приготовлена с любовью моими же руками. Всё верно – моё платье после уборки в пристройке, стирки и готовки не выглядит новым и безупречно чистым, а волосы растрепались,  и я обязательно приведу себя в порядок, как только завершу все неотложные дела.

- Можно же просто переодеться, а не ходить неряхой, - фыркнул Михаэль. – В конце концов, ты молодая женщина, а я – вполне привлекательный мужчина. Разве тебе не хочется выглядеть опрятно передо мной?

-  Ну и самомнение у тебя! Конечно же, мне больше делать нечего, как только мечтать произвести впечатление на собственного раба! Потом, у меня не так много нарядов, чтобы переодеваться  несколько раз за день, - парировала Мариэта. – И снятую одежду необходимо тут же постирать или вычистить, а у меня еще много непеределанных  дел.

Женщина замолчала, склонившись над ступкой.

Михаэль залпом выпил зелье и вернулся на кровать.

- Мог и помыть за собой, не рассыпался бы, - не поднимая глаз от порошка, в который превращалась трава, пробурчала Мариэта, - и мне меньше работы. Задницу, хоть, сам вытираешь, или тоже слуги? Кто ты у нас – ваша милость? Сиятельство? Или целая светлость?

Раб, сжав кулаки, вернулся к столу, сгрёб тарелку и чашку и сунулся к тазу, из которого они умывались.

- Фу, ваша милость или светлость, как так можно? Посуду моют в отдельном тазике, вон том, желтеньком! Как можно дожить до такого возраста, и не знать этого? Неужели, у вас в замке ноги моют и пьют из одной посуды?

Бросив в женщину испепеляющий взгляд, раб взял желтый тазик, плеснул в него воды из стоящего на лавке ведра и опустил тарелку и чашку. Побултыхав  ими, он извлёк посуду и нахмурился – по краю тарелки распределился застывший жир, а чашка стала сальная и липкая.

Мариэта молчала, продолжая заниматься травами, искоса поглядывая, что делает мужчина.

Тот попытался оттереть жир руками. В холодной воде, ага.

Следующие несколько минут Мари подглядывала за закипавшем от бесплодных попыток мужчиной: он тёр тарелку пальцами, скрёб её ногтями, пытался мыть лежащей рядом с желтым тазиком тряпочкой. Правильно, между прочим, взял, но не хватало одного средства, стоящего тут же.

Она ждала, что раб бросит всё или обратится к ней за помощью, но он продолжал сражаться с жиром в одиночку.

- Горячей воды нет?

- Если растопишь печь  и нагреешь – будет, - невозмутимо ответила женщина, пересыпая очередную порцию готовой нарезки.