Хотя, когда мы перебрались из столовой в гостиную, стало попроще. Вейлерон держался рядом, и дамы только коршунами кружили поблизости, но прямо под носом у герцога клевать не решались. 

…интересно, как матушка приняла Оленну?

Элис сноровисто заплела свободную косу, от себя добавив дорогую, украшенную иллюзиями ленту, и я мимолетно удивилась такой заботе о моей красоте перед сном, и тут же замерла, осененная абсолютно внезапной мыслью – а это ведь не обо мне заботились!

И словно в подтверждение в дверь спальни сдержанно постучали.

Я успела поймать в отражении придирчивый взгляд горничной, критично осмотревший собственную работу — то есть меня в образе «невинная девица в первую брачную ночь» — прежде, чем она потупилась и отступила на шаг, склонив голову.

— Войдите, — любезно позволила я, едва сдержав вздох. Впрочем, со стороны герцога было мило дождаться разрешения, теоретически в спальню к супруге он имел право вламываться без подобных реверансов.

Щелкнул замок.

—  Свободна.

Негромкий мужской голос прогнал волну мурашек по позвоночнику.

Элис бесшумно выскользнула, замок щелкнул повторно, оставляя меня наедине с родовым врагом, по какому-то хитрому выверту судьбы — моим мужем.

Сердце забилось в два раза быстрее, пальцы похолодели, а шея сделалась какой-то деревянной и решительно отказывалась поворачиваться в его сторону.

На резонный вопрос матушки: «Что мы будем делать, если к моменту развода Нисайем окажется в положении?», отец только отмахнулся — дети это прекрасно, их всегда можно пристроить к делу! Мол, вряд ли герцог захочет оставлять себе ведьмовского ребенка, а Алассам — точно пригодится!

Маменька только вздохнула и пошла проводить с бестолковой дочерью инструктаж на тему супружеских обязанностей, который укладывался в фразу «в этом нет ничего страшного, возможно, тебе даже понравится». Тут маменька слегка, едва заметно поджала губы, и стало совершенно очевидно, что она в очередной раз подумала о моем крохотном недостатке и в очередной раз огорчилась.

Всем известно, что ведьмы распутны, порочны и жадны до мужского внимания…

Позади меня раздался шорох, а потом легкий хрустальный звон, и я, не удержав любопытства, обернулась.

Вечерний фрак небрежно висел на спинке кресла возле камина, а Алиссандр в одной рубашке выставил на столик искристый графин, наполовину заполненный янтарной жидкостью, и два бокала. Заметив движение, он обернулся, улыбнулся и протянул руку.

—  Дорогая супруга.

Пришлось встать, сделать пару шагов, остро чувствуя, что на мне надета только пышная сорочка, ласкающая не скованное ничем, обнаженное тело да полупрозрачный пеньюар, расшитый лентами. И пусть все вместе слои ткани скрывали все, что нужно скрывать, я все равно испытывала острое чувство неловкости от того, что мужчина видит меня такой.

Я вложила ледяные пальцы в твердую ладонь, и герцог, слегка потянув их, усадил меня в кресло. Сам сел во второе, вынул пробку из графина и щедро плеснул янтарной жидкости в бокалы. Запахло пряностями и яблоками.

—  За наш долгий и счастливый союз, — провозгласил герцог, поднимая свой бокал.

—  За наш союз, — эхом отозвалась я и пригубила напиток.

Тот оказался неожиданно крепким. И с горчинкой. Я едва не поперхнулась, когда почти обжигающая жидкость прокатилась по пищеводу, оставив на языке легкое приятное покалывание и сладковатый вкус печеных яблок.

— Кажется, вы никогда не пробовали вейлеронский бренди. Что, впрочем, не удивительно. И как вам? — герцог смотрел на меня дружелюбно и так же дружелюбно, без насмешки, улыбался.