— В общем, в мои комнаты заходить можно только с моего разрешения, а в твою, — он остановился у открытой двери моей новой спальни, — я тоже не буду заходить без твоего разрешения. Места в квартире много. Думаю, как-нибудь уживемся!

Я встала рядом, заново разглядывая «свою» комнату. Обои с цветочным узором, деревянная светлая мебель и полупрозрачные занавески. Широкий подоконник, на котором лежал плед и пару подушек. Комната была не обжита. Но — обставлена. Явно с учетом чьих-то вкусов…

Я скосила глаза на мужчину, и увидела его застывший взгляд и поджатые в тонкую линию губы. Он вдруг дернулся, мотнул головой, будто выметая из нее какие-то мысли и кривовато улыбнулся.

— К комнате присоединена гардеробная, которая ведет в небольшую личную ванную, — поделился он, — так что от возможных неловких ситуаций мы избавлены. Мне не придется ждать, пока ты накрасишься, а тебе, пока я спою в душе весь репертуар Синатры.

— Ты умеешь петь?

Бакурин на вопрос только загадочно улыбнулся.

— Встаю я, кстати, обычно около шести… Ну да ты сама скоро узнаешь! — он вдруг резко развернулся, — Мне уже пора на работу! А ты тут обживайся. Обои можешь содрать, мебель выкинуть, а из занавесок сделать себе тогу, чтобы походить на греческую богиню. Раз уж я ближайшие три года вынужден буду преподносить тебе съедобные дары… — улыбался он широко, но глаза были не очень-то веселы, — Короче, можешь переделать тут все под себя. Мне плевать!

Он ушел, и я осталась стоять перед входом в свое новое жилище, теперь озадаченная даже еще больше. Не смотря на легкое недоумение, ощущения были приятные. Неужели мы поладили? Это было бы и правда славно…

Я сходила на кухню и, слегка порывшись, сориентировалась методом проб и ошибок в новомодной кофе-машине. Сделала себе чашку крепкого кофе и вернулась в комнату, оглядывая фронт работ.

На то, чтобы разобрать все вещи и найти им место в новом пристанище понадобилось чуть больше недели. Настроение вить гнездышко все никак не приходило, потому что ощущение, что это гнездышко мое, тоже не торопилось меня посетить хоть ненадолго. Я все смотрела на коробки и мозг фантазировал, какое бы такое чудо могло произойти, чтобы все неожиданно повернулось обратно. Вдруг бы выяснилось, что мы поставили подпись не там и официально не женаты, и свадьбу надо готовить заново, и еще на месяцок-другой я могу вернуться к себе домой…

Ну или…

— Дорогая, — Бакурин смотрит со смесью грусти, но и облегчения, — дело в том, что мама нашла мне новую невесту. Но тот большой контракт, который подписали родители и который спасет вас от банкротства, они расторгать не будут. У них же все хорошо идет? Ну вот пусть и дальше идет! Поэтому я должен спросить… — от волнения у него мелко потряхивает руки и он волнуется, боясь услышать мой отказ, — Дорогая, ты согласилась бы… ты согласна больше не быть моей женой?

Я кидаюсь ему в объятия в слезах и улыбаюсь, неверяще качая головой.

— Да! Ну, конечно же да! Как ты мог думать, что я откажусь, дурачок? — я бы ласково его пожурила, — Конечно же я согласна!

Я хохотнула в кулак. Ну да. В такой ситуации можно и в объятия кинуться. Я бы даже не смутилась. В общем, мозг бесполезно и наивно искал варианты.

Ночами мне снилось, что папа прибегает с какими-то потерянными документами, которые бы доказывали, что нам вовсе не грозило банкротство; Бакурины вдруг находили, что этот брак им не больно-то и нужен, и мы с Егором счастливые шли разводиться, никого при том не расстроив.

Я отмахивалась от бесполезных фантазий, но они точно мошки все возвращались и назойливо кружили и кружили. Не жалили, не жужжали даже, просто мелкими росчерками носились перед глазами, отвлекая на себя внимание. Раскладывать свои безделушки по полочкам приходилось через какое-то жуткое сопротивление, но в конце концов я это сделала и вздохнула с облегчением. И все же время проводить предпочитала в гостиной. Все равно Бакурина круглые сутки не было дома, и за все время виделись мы с ним от силы пару раз. Дом, помимо его спальни и кабинета, был в моем распоряжении.