Влекомый любопытством, танатос приблизился ко входу.
— Приветствую тебя, брат, проходи, — улыбнулся одетый в деловой костюм худой мужчина в очках. Рядом так же мило улыбались две женщины.
Самаэль, ничего не ответив на это, вошел внутрь и сразу наткнулся на стол с библиями и другими книгами на религиозную тематику, а также календарями и тому подобными мелочами. Из зала, который виднелся в открытых дверях, доносилась красивая медленная мелодия, приглушенные голоса что-то пели. Рыжеволосая девушка за прилавком с беседовала с покупателем, а потом вдруг посмотрела на часы и встрепенулась.
— Ой, пойдемте, сейчас уже пастор молитву начнет! — она посмотрела на Самаэля, на миг ее глаза расширились. — Пусть Господь вас благословит, пойдемте места занимать!
Демон позволил завести себя внутрь и огляделся. Если это церковь, то очень необычная. Невысокая сцена, покрытая ковролином, на ней — деревянная кафедра, пока пустая. Вокруг расположились молодые люди за современными музыкальными инструментами. Ударная установка, синтезатор, гитара… Они наигрывали мелодию, на большом экране проектор выводил слова песни, которые повторяли все присутствующие. Что-то о святом духе, крови Христовой и благодати, которую та дала. Самаэль удивленно крутил головой: белые стены без украшений или икон. Только один большой деревянный крест. Перед сценой стояли стулья с мягкой обивкой. Навскидку мест было около пяти сотен, почти все — заняты. Нашел свободное в уголке и сел туда. С этого ракурса он видел весь зал.
На сцену поднялся человек, как и служитель на входе, в обычном строгом костюме. Музыка прекратилась. Мужчина обвел всех взглядом и улыбнулся.
— Приветствую вас, братья и сестры! Давайте начнем, — он встал на колени, держа микрофон в руке, и посмотрел в потолок, почти все последовали его примеру. — Дорогой Господь, мы собрались здесь, чтобы прославить имя Твое! — начал он молитву. — Спасибо за то, что Ты позволил нам прийти сегодня сюда, за то, что мы имеем возможность служить Тебе, за то, что сегодня я вижу в зале новые лица…
Служитель продолжал говорить, а вместе с ним возносила молитвы и его паства. Зал наполнился тихим гомоном, как будто где-то неподалеку расположился пчелиный улей.
Самаэль особо не вслушивался в слова, они шли фоном. Он внимательно оглядывал каждый ряд, пытаясь присмотреть себе жертву. Здесь присутствовало много женщин, гораздо больше, чем мужчин. Кто-то плакал, кто-то улыбался, кто-то что-то напевал. Вдруг его взгляд споткнулся об одну прихожанку. Старую, уже полностью седую, с длинными волнистыми волосами. Она была одета в какое-то нелепое длинное платье в крупные цветы и деловой пиджак, совсем не подходящий к платью ни стилем, ни цветом. Как и он, она не опустилась на колени. Осталась сидеть. Потерянным взглядом обводила зал. Самаэль решил, судя по ее поведению, что она здесь тоже в первый раз.
— Аминь! — громко в микрофон сказал пастор.
— Аминь! — хором повторил зал.
Их глаза встретились.
И что-то кольнуло его в сердце. Люди не зря говорят, что глаза — это зеркало души. Он видел ее: истерзанную, загнанную. Это последняя ее жизнь. Душа уже больше не переродится. Покалеченная. И впервые за свою долгую жизнь он захотел кому-то помочь. Захотел избавить ее от страдания.
Дальше все встали. Пели псалмы. Потом сели, и мужчина с микрофоном долго рассказывал что-то о том, как важно ежедневно уделять время служению Иисусу.
Самаэль уже не слушал. Он пожелал, чтобы его перестали замечать все, кроме этой женщины, и медленно пошел к ней. Она смотрела на него не отрываясь. С каждым шагом он все больше чувствовал: у нее нет пристанища, ей нет покоя… За все свои многие жизни она не познала счастья. Он не мог знать подробности, но чувствовал это.