Он сразу почувствовал, что она появилась на пороге. Дело было даже не в звуке шаркающих шагов постовой медсестры, который заранее предупредил об их появлении, но что-то словно поменялось в самом воздухе. Он не мог этого объяснить. Женщина за руку довела пациентку к столу, усадила и уже собралась оставить их, но в дверях обернулась:

— Батюшка, только она совсем плоха, если вы с ней побеседовать пришли, — пожала медсестра плечами. — На фоне шизофрении начались дегенеративные изменения мозга. Не говорит почти, только все рисует что-то, мать ей все новые тетради да альбомы каждую неделю приносит, уже вся палата ими завалена.

— Все в порядке, спасибо, — снова улыбнулся он и перевел взгляд на пациентку.

Перед ним сидела бледная и худая копия той девушки, которую он видел два года назад. Она смотрела сквозь него совершенно потерянным взглядом непостижимо, просто пугающе огромных карих глаз с такими же большими темными кругами под ними. Но почему-то больше всего его поразили длинные, почти до талии, волосы. Прямые, редкие и засаленные. От корней и до плеч они были неприметного русого цвета, а дальше, к концам, будто по ним провели четкую границу — светло-пшеничные. Этот резкий контраст являлся самым ярким напоминанием того, что ее жизнь разделилась на до и после. До, когда она была эффектной блондинкой, подающей надежды молодой художницей. Он сам видел, какие великолепные картины та рисовала: неизменно много зелени, природа, лес, птицы и звери — да так все реалистично, будто на ожившую фотографию смотришь. И после, когда она сидит напротив него в больничном халате и судорожно сжимает в руке записную книгу карманного формата.

Вещь сразу притянула его внимание. Почему-то он знал: это именно то, за чем он пришел. Хотя блокнот точно не тот, который он фотографировал, когда в последний раз видел ее.

Священник положил руки на стол и ласково позвал:

— Майя.

Единственная реакция, которая последовала — она один раз моргнула. Связано ли это с тем, что она его услышала, или совпадение — неизвестно.

— Майя, — все так же тихо и терпеливо снова позвал Дмитрий. — Я говорил с вашей мамой, она была рада, что я решил вас проведать.

Девушка перевела взгляд на окно. Утреннее солнце заливало помещение.

— Можно я посмотрю ваши рисунки?

Она все так же не глядела на него, но ему показалось, будто она чуть уловимо кивнула, а в следующий миг безвольно положила руки на стол, из записной книги выкатился простой карандаш. Дмитрий медленно протянул руку и, не встретив сопротивления, пододвинул к себе блокнот.

— Он хотел пожрать мою душу, — вдруг совершенно бесцветным голосом сказала пациентка.

Дима вздрогнул, глянул на Майю, но она смотрела куда-то вбок.

— Кто?

— Демон. Но поплатился за это.

— Кто же ему помешал?

Она молчала. Начала раскачиваться и стороны в сторону, обняв себя за плечи.

— Майя?

Она больше ничего не говорила, лишь устало прикрыла глаза. Тогда священник обратил все внимание на содержимое белых плотных листов. Там были портреты. Какие-то лица, некоторые — в капюшонах. Какие-то баночки или бутылочки. Все рисунки раскиданы по страницам: где-то в середине, где-то ближе к краям. Очень реалистично прорисованные. Он медленно перелистывал, внимательно вглядываясь в каждое изображение. При этом все они были подписаны. Но теми же странными символами. Этот язык не смогла определить ни одна программа по распознаванию, через которые он прогонял фото.

С очередного листа на него смотрела идеально красивая женщина, только глаза ее — две черные дыры. Дима почувствовал, как по спине у него бегут неприятные мурашки. Следующий рисунок — великолепный портрет красивого, невероятно мужественного мужчины с пронзительным взглядом. И все бы ничего, но на голове у него красовались огромные толстые и длинные рога. Дыхание участилось. Следующая страница. На голом мужском торсе крупным планом изображена остроконечная звезда с расплывчатой серединой. Тот самый знак! Она снова его нарисовала!