Дворец Правосудия в некотором смысле представлял собой вершину айсберга правоохранительной системы потустороннего Парижа. С первого по третий этаж в этом мрачном здании были залы, где проводились суды и казни, рабочие кабинеты некромантов и более мелкой знати, служащих в данном учреждении, и хранилища дел, заведённых на преступников, а на нижних подземных ярусах располагались долговые тюрьмы, затем – пыточные камеры и горнила наказаний. Базиль с самым смиренным видом шёл вперёд по довольно мрачному коридору, подгоняемый сзади окриками конвоировавших его кромешников.

Факелы потустороннего огня, укреплённые на стенах, озаряли пространство мрачным дрожащим неверным светом, открывая взору старинную каменную кладку, будто пропитанную ненавистью и болью множества узников. Это ощущалось даже внешне: многие камни имели форму искажённых страданиями лиц, тяжёлые веерные своды нависали сверху, словно крышка гроба, а там, где коридор имели развилки, со стен свешивались замурованные по пояс скелеты, красноречиво указывавшие путь в стиле «а не пошли бы вы…».

В городе ходили слухи о том, что многие нарушители закона, имевшие особо тонкую (по грубым прикидкам, дюйма в два) душевную организацию, попав сюда и пройдя по коридорам, теряли рассудок от страха, и это были самые везучие из заключённых, потому что остальным якобы предстояло потерять его от боли и терзаний. Никто не мог бы точно определить, насколько тонкой была душевная организация у Базиля, но после проклятия оборотня он не только не потерял прежнего безбашенного бесстрашия, присущего ему во времена обычной жизни, но и существенно повысил его градус. Повстанцы шутили, что виной тому крепкая настойка валерианы, смешанная с коньяком, но на самом деле Базиль вёл себя настолько развязно и рискованно, потому что не дорожил своим существованием.

Проклятие оборотня подразумевало как бы бесконечное зависание между жизнью и смертью, не дававшее ни нормально жить, ни нормально умереть: плоть оборотня была не жива, но и не мертва, инстинкты животного часто заглушали голос разума, обычные человеческие занятия не приносили прежней радости, после смерти родных и друзей одиночество в пёстрой толпе угнетало, и существование утрачивало смысл. Многие проклятые таким образом опускались до животного состояния, утрачивая личность, но только не Базиль.

Со временем он научился получать удовольствие от инстинктов и извлекать выгоду из своей двойственной природы, а вот с поиском смысла дело обстояло сложнее, именно он привлек его в ряды повстанцев. Их в шутку именовали иногда Партией Цветоводов из-за фирменного знака мятежников – перевёрнутого цветка в горшке, который вопреки мнению обывателей символизировал вовсе не три основных лозунга («землю – крестьянам, цветы – женщинам, а горшки – детям»), к которым иногда добавлялся ещё один: «покой – покойникам». На самом деле суть этого символа была в воскрешении, в новом рождении из сора, в расцвете жизни после жизни без издевательских условий, которые насаждала правящая верхушка некромантов.

В свете всего этого шествие по коридорам Дворца Правосудия совсем не впечатлило Базиля. Он с лёгкостью мог бы указать путь всем замурованным скелетам настолько цветисто и бранно, что те потеряли бы челюсти от удивления, и даже затеять потасовку с кромешниками, но это шло вразрез с планом, который они наметили вместе с Шарманом. План был прост: не привлекая внимания, проникнуть на долговой ярус, изучить обстановку и освободить ряд заключённых с помощью Клодины или без. Шарман не верил в возможность завербовать Главу Пыточного следствия на сторону повстанцев и надеялся, что оборотень оставит эту дикую идею, а Базиль в первую очередь думал о том, как встретится с той, что навсегда покорила его сердце и зажгла в крови неугасимое пламя желания.