В другой раз отец с торжествующим видом привозит в тележке домой большую коробку:

– Мамочка!… Пойди поглядеть еще на один сюрприз!

– Что это еще такое? Какая громадная коробка!

– Тебе, женушка, ведь некогда ходить в кино. Вот я и привез его в дом! Это был телевизор.

Мы все собрались вокруг него, как вкруг златого тельца.

– Как тебе удалось купить его, Роже?

– В рассрочку. Ты хоть довольна?

– Скорее, тревожусь. Как нам удастся расплатиться за него?

– Я же сказал тебе – потихоньку да помаленьку. А знаешь, что мне сообщил продавец: «Вы восемнадцатый человек в Авиньоне, у которого есть теперь телевизор!» Ты отдаешь себе в этом отчет? Мы, можно сказать, в числе первых!

Во всяком случае, у себя в квартале мы были первыми. Все соседи смотрели у нас телевизор. Так бывает на премьере спектакля: в доме собралось не меньше народу, чем на свадьбе. Нам задавали множество вопросов, на которые мы не могли ответить. К примеру, спрашивали:

– Как это получается, что мы отсюда видим человека, который говорит с нами из Парижа?

– Просто вставляешь вилку в розетку, аппарат начинает работать, и все тут, – объясняла мама.

Однако случалось, что вилку вставляли в розетку, а телевизор не работал.

– Это потому, что у вас снизу провода заливает водой! – объяснил мастер по ремонту. – И тогда возникает короткое замыкание.

В этом отношении ничего не менялось: в дом, как и прежде, проникала вода. Асфальт так и не уложили, и когда в дождливый сезон шли ливни, к дому можно было в лодке подплывать!

Для того чтобы расплатиться за телевизор, пришлось потуже затянуть пояса. Но все были довольны. Это было настоящее чудо: ведь теперь перед нами постоянно вставала картина того, что происходит в разных концах света.

– Но приобрели мы его поздно, слишком поздно, – с огорчением вздыхал отец. – Я никогда не утешусь, что не успел поглядеть на коронацию английской королевы!

При этих словах дедушка пренебрежительно пожимал плечами, ведь у него в кармане был членский билет коммунистической партии. Он чихать хотел на всех королей Франции, а уж на английскую королеву тем более! Однако в нашей семье кое-что вызывало почтение. Мой папа начал лысеть совсем молодым («Война тому виной», – объясняла мама), поэтому он не снимал шляпу даже дома. Не снимал он ее и в общественных местах. Даже на галерке в опере. А когда кто-нибудь решался сделать ему замечание, он отвечал:

– Для меня сидеть с непокрытой головой – все равно что для моей жены разгуливать в купальном костюме!

Однако я видела, как он обнажал голову, сидя у телевизора. Это происходило, когда исполняли «Марсельезу» или когда на экране появлялся генерал де Голль.

Работал наш телевизор или нет (из-за отсыревших проводов), но любопытные все равно собирались. Никогда у нас не было столько друзей. Не говоря уже о тех, что стали нам близки благодаря маленькому экрану. Катрин Ланже и Жаклин Кора были мне гораздо милее и дороже, чем моя школьная учительница. Я даже видела по телевизору Эдит Пиаф – один раз, всего лишь один раз.

Я и представить себе не могла, что она такая бледная, такая хрупкая, такая измученная… Меня немного успокоило только то, что на шее у нее был маленький крестик.

– Какой он все-таки славный человек, ваш муж! – сказала госпожа Вержье, наша соседка по прежнему жилищу, которая специально пришла к нам «поглядеть домашнее кино». – Приглашает смотреть телевизор всех желающих…

То была сущая правда. Даже мы, дети, приглашали к себе по четвергам своих подружек. Жили мы не богаче, чем прежде, но чувствовали себя чуть ли не принцами. Когда теперь, во время зарубежных гастролей, я проезжаю по бедным кварталам, еще более убогим, чем наш квартал Мальпенье, когда я думаю, например, о трущобах Рио-де-Жанейро, то вспоминаю о кучках бедняков и босоногих детей, сгрудившихся вокруг старого телевизора, ведь он – их единственная роскошь, единственное средство отвлечься от тяжкой действительности, единственная возможность установить контакт с миром, которому нет до них дела…