<29 декабря (16 декабря)>

30 декабря (17 декабря). <…> Странное у меня сегодня получилось впечатление от улицы. Уже празднование 1-го Мая было бледным отголоском торжественного погребения «жертв революции»; совершенно же тусклым вышло нынешнее мирное торжество[159]. Впрочем, я сужу только по тому, что часов в 11 утра я видел из окна: колонны рабочих и солдат, направлявшиеся со знаменами и с песнями к Марсову полю, и просто улицы на протяжении от Морской до Потемкинской и оттуда – до дому. Но и этого достаточно, чтоб познать сегодняшнюю «физиономию города»: насупленную, угрюмую, без тени чего-либо радостного. То же констатировал и Стип, чуткости которого я очень доверяю. Мне представилось все точно притаившимся, точно готовящимся к близкой расплате. Но какой? С какой стороны? Или это затаилась паника перед надвигающимся голодом или перед зреющей «контрреволюцией»? Так ли, однако, верят в нее те, которые больше всех о ней кричат и всех пугают?

Или тут действует ощущение запоздалости мира, который уже не может спасти страну от полного оскудения, и одновременно это были бы плоды травли правых «воинствующих» элементов, которые взвалят теперь всю вину на пролетариат и на большевиков – с больной головы на здоровую, вернее, на полубольную.

Рабочие несли знамена с надписями: «Красный террор саботажникам». <…> Характерно и то, что на улицах было вообще меньше народу, нежели обыкновенно, и это особенно бросалось в глаза благодаря отсутствию трамваев и крайне редким извозчикам и автомобилям. Невский имел такой вид, какой у него бывает очень рано утром…Я встречал только одних солдат и баб. Многие бредут с узлами. Сравнительно с другими днями – мало матросов. Значительный митинг собрался у Александровской колонны, небольшая кучка стояла и у Летнего сада, но это не может идти ни в какое сравнение с тем, что было в марте и в июне. Устали? Надоело? Или это как-никак ощущение, что главное дело сделано, война кончилась, а теперь хотя бы царь или немец? <…> И сам я не ощущаю радости от мира, на сей раз как будто несомненного.

<…>

Сегодня годовщина убийства Распутина. Господи, сколько воды утекло, сколько тревог! И сколько пророчеств старца уже сбылось…

<31 декабря (18 декабря) – 1 января (19 декабря)>

2 января (20 декабря). Среда. Уже за ряд дней намечалось понижение настроения в прессе. Сегодня это выразилось в более определенной форме: в отчаянии от исхода мирных переговоров. В «Известиях» передовица – «Маски сорваны»; в «Новой жизни» – «Неудача мирных переговоров»; в «Речи» – ликующее злорадство; в «Дне» – «Лживая игра»; в вечерних – и того хуже. Наш швейцар, когда мы уходили, с прискорбным видом сообщил: «Придется снова идти в окопы сидеть». Однако мне кажется, тут что-то иное. Начать с того, что из доклада Каменева не видно неудачи, а показан лишь риск неудачи, если немцы не отменят своего решения на вывод войск из оккупированных областей под предлогом, что они самоопределились и от России отпали (советская же точка зрения – что можно считаться с народным возглавлением этих стран только по снятии с них военной опеки). Неожиданным является потрясание мечом Троцкого. Или это только прием для нажима на германское правительство? Однако разве можно теперь заставить принять картонный меч за стальной? Или это действительно отчаяние? <…>

<3 января (21 декабря) – 5 января (23 декабря)>

6 января (24 декабря). Воскресенье. Елка при ленинском правлении сошла удачнее, чем можно было ожидать. Правда, настоящей лесной елки мы не достали (продажу елок подвергли каким-то таксам, вследствие чего они сразу исчезли с рынка), зато за четыре рубля с половиной мы купили в цветочном магазине взрощенную в горшке елочку, имеющую не более 50 сантиметров высоты (повесить на нее что-либо оказалось невозможным), водрузили ее в хрустальную вазу, обложили самый горшок орехами и яблоками, а вместо свечей на ней горели по сторонам ее два серебряных канделябра. Вышло довольно эффектно.