Один из лидеров Партии народных социалистов, историк С.П. Мельгунов непосредственно после победы Февральской революции полагал, что Николая II отличало «моральное и умственное убожество», Александра же Федоровна вообще являлась «отчасти психически ненормальной». «В истории, – заключал Мельгунов как известный историк, – на царствовании Николая II впредь будут останавливаться только для того, чтобы показать на примере один из наиболее ярких моментов уродства царизма»[20]. Только в эмиграции Мельгунов, оставаясь республиканцем и социалистом, но опираясь на анализ неизвестных ранее документов, ревизовал собственные представления о деятельности Николая II в период Первой мировой войны и накануне Февральской революции. «У царя, – подчеркивал Мельгунов, – в годы войны, очевидно, не было отталкивания от Думы, которая становилась на пути его самодержавия»[21]. Комментируя утверждение о том, что во время войны и перед революцией Николай II «абсолютно не отдавал себе отчета в роковом значении разыгрывающихся событий», историк констатировал: «Это мало соответствовало действительности». По мнению Мельгунова, «во время войны вступить на путь „решительной борьбы“ с общественностью» монарху мешало «глубоко разложенное в нем патриотическое чувство»[22]. «Несомненно, – опровергал историк еще один миф – о Г.Е. Распутине, – сильно преувеличено и представление о совершенно исключительном политическом влиянии находившегося при дворе, Друга“». Хлесткую фразу одного из лидеров оппозиции В.И. Гурко, высказанную им публично в сентябре 1915 г., о необходимости «власти с хлыстом, но не такой власти, которая сама находится под хлыстом» (Г.Е. Распутина подозревали, помимо германофильства, еще и в хлыстовстве), Мельгунов отнес «к обычным демагогическим приемам общественной агитации»[23]. Наконец, имея в виду «концепцию» о стремлении Николая II и Александры Федоровны к сепаратному миру, Мельгунов отмечал, что «последующее» с «убедительностью и отчетливостью показало всю необоснованность всей этой концепции»[24].

Позднее, в годы Второй мировой войны, историк создал монументальную трилогию «Царь и революция», первый том которой специально посвятил развенчанию «легенды о сепаратном мире». «По отношению к царю и царице, – писал С.П. Мельгунов, – дореволюционная легенда должна быть отнесена к числу грубых и сугубо несправедливых клевет, демагогически использованных в свое время в политической борьбе с режимом»[25]. «Оклеветанная тень погибшей императрицы, – патетически восклицал Мельгунов, – требует исторической правды», поскольку «в тяжелую годину испытаний и она, и сам царь Николай II с непреклонной волей шли по пути достижения достойного для страны окончания войны»[26]. Более того, 2 марта 1917 г. ради создания условий для победоносного окончания войны Николай II отказался от борьбы с изменниками в лице руководителей армии во главе с генералом М.В. Алексеевым, хотя они, вопреки военной присяге, поддержали требование председателя Государственной думы М.В. Родзянко, одного из вождей Февраля, об отречении самодержца от престола. Во избежание гражданской войны, которая могла отдалить победу России над Германией, Николай II пожертвовал собой как истинный святой на троне – «положил живот за други своя» и отрекся от престола в пользу брата, великого князя Михаила Александровича, причем в Манифесте об отречении призвал всех верноподданных подчиниться революционному Временному правительству. Вот почему в поддержку отрекшегося монарха не возникло массового контрреволюционного движения – принять участие в нем означало для монархистов игнорирование воли Николая II, выраженной недвусмысленно и публично.