Отец кладет пакетик с марихуаной на ладонь и как бы пытается его взвесить.

— Тут меньше ста грамм, — наконец изрекает. — Для марихуаны крупный размер идет от ста грамм, так что тебе повезло, твое наказание будет не таким строгим, как могло бы. — Отец подбрасывает пакетик с травой на ладони и продолжает голосом обвинителя: — Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка без цели сбыта наркотических средств в значительном размере наказываются штрафом, либо обязательными работами, либо исправительными работами, либо ограничением свободы на срок до трех лет, — он делает драматичную паузу, — либо лишением свободы на тот же срок.

Ну понятно. Сейчас начнутся нравоучения отца-юриста. Я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди, готовый выслушать все, что он скажет.

— Ты ранее не судим, — продолжает, — и при условии, что у тебя будет хороший адвокат, ты будешь сотрудничать со следствием и сдашь тех, кто продал тебя марихуану, сможешь отделаться условным сроком или даже штрафом. Но тем не менее на тебе будет висеть судимость. — Он произносит это таким тоном, будто выносит мне смертный приговор.

Отец небрежно бросает на стол пакетик и опускается на спинку большого кожаного кресла. По нему видно, что он сильно измотан. Распереживался вчера из-за мамы. В его черных волосах будто добавилось седины. Папа внимательно смотрит на меня несколько секунд и спрашивает:

— Миш, вот скажи мне, ты вообще как эту жизнь жить собираешься? Тебе 24 года, тебя уже четыре раза отчисляли из института, ты зарабатываешь на жизнь нелегальными ночными гонками и подпольными боями без правил, в которых людей избивают до состояния комы. А теперь еще выясняется, что ты хранишь в своей комнате наркотики.

— А что ты хочешь? — нервно отвечаю. — Чтобы я в 24 года просил у вас с мамой деньги на бензин и на сигареты?

— Я хочу, чтобы ты уже наконец-то получил образование и устроился на нормальную работу, — цедит отец. — Сколько можно уже нам с матерью нервы трепать? Ты хоть понимаешь, что из-за вот этого, — папа снова берет в руки пакетик с травкой и трясет им передо мной, — у матери нервный срыв случился! — бросает пакетик на стол, и он отлетает ко мне. — Мать в больнице из-за тебя, ты понимаешь это!?

Папа сейчас такой злой, что мне на секунду кажется: он снова заедет мне кулаком по лицу. Но вместо этого он срывает с себя галстук и отшвыривает его куда-то в сторону.

— Если честно, я не понял, почему мама вчера так эмоционально отреагировала. Ну нашли у меня в комнате травку. Я же не наркоман.

Отец качает головой и изо всех сил старается сдержать гнев.

— У матери сердце разрывается от твоих темных делишек, как ты это не понимаешь?

Я шумно вздыхаю и молчу.

— Миша, — продолжает тихо и спокойно, но я знаю, что это обманчивое впечатление. Именно когда отец говорит тихо и спокойно, его и нужно бояться больше всего. — Ты ведь знаешь, что мама недавно вывела строительную компанию на биржу.

— Да, — киваю.

— И что это значит? Давай, студент экономического факультета, расскажи мне, что становится с компанией, когда она выходит торговаться на биржу. Тебя хоть и отчисляли четыре раза, но все-таки какие-то знания ты же должен был вынести из университета.

— Ну, компания становится публичной… — начинаю неуверенно.

Отец кивает, и я облегченно выдыхаю. Не хочется сейчас облажаться перед ним.

— Правильно. Компания становится публичной. А что значит — публичная компания?

— Ну, ее акции торгуются на бирже…

Он снова кивает.

— Верно. И от чего зависит стоимость акций? Почему они могут дешеветь или дорожать?