В отрочестве я полагала, что в подобных местах собираются исключительно старые девы. Вяжут носки и дискутируют о поэзии с сорока кошками. Однако на первом курсе я увлеклась театром, вступила в местный клуб и поняла, как сильно ошибалась. Какие кошки, какие носки — мы до хрипоты спорили о самых разных вещах.

Год спустя на фоне обилия книг и недостатка острых впечатлений я возомнила себя поэтессой. На мелкие формы решила не размениваться, начала сразу с героической поэмы. Как любой бесталанный литератор, насиловала своим творчеством всех, кого видела, добралась до картотеки членов дружественного книжного клуба и выборочно разослала свою «Ведьмолиаду».

Успех на меня не обрушился. Тумаки тоже: мой опус сгинул в мусорных корзинах или отправился на растопку камина. На мое счастье, гостившему у приятеля Эрику потребовалось поворошить дрова. Он наклонился, увидел «Ведьмолиаду». После выяснил мой адрес и настоятельно попросил больше не писать ни строчки. Мол, бумагу и чернила жалко. Я, разумеется, обиделась, ответила пространным письмом в стиле «сам дурак». Эрика моя фамильярность задела. Слово за слово, оскорбление за оскорблением, и вот мы уже мило ворковали, обменивались открытками по случаю праздников. Все это — не видя друг друга.

К сожалению, встретиться никак не получалось. Эрик — в столице, я — в Бердыче. Я в академии, он — в университете. Зато зимой Эрик прислал мне свой дагерротип.

Ох, как я стряслась, вскрывая хрусткую коричневую бумагу! Боялась, Эрик окажется кривым, косым и одноглазым. Обошлось, самый настоящий принц. Может, и белый конь в конюшне имеется, я не спрашивала.

Карточка черно-белая, но даже по ней понятно: Эрик блондин. Во время съемки он старался казаться серьезным, но глаза выдавали, смеялись. Интересно, какие они? Эрик писал, тоже светлые. Предположила, что голубые, он ответил: «Нет, куда интереснее!» Интрига!

Мне на дагерротип денег не хватило. Да и моменталисты у нас так себе, дамам по двадцать килограмм прибавляют. Зачем Эрику толстая ведьма, еще испугается.

— Какая ты счастливая! У меня — снопы, а у тебя — бал, столица…

Я одна знала страшную тайну Анжелы. Красотка, мечта поэта, первая любовь половины академии вовсе не дочь нотариуса, как она всем рассказывала. Ее родители — обыкновенные крестьяне. Со временем они разбогатели, завели свою мельницу, маслобойню, десяток наемных работников, но по-прежнему не чурались физического труда.

Все вскрылось случайно, когда я увидела Анжелу с братом на почтовой станции. Он пытался всучить ей мешок картошки, который привез из дома. Анжела взяла с меня слово хранить все в секрете, но я и так бы не выдала. Может, мы и заклятые, но все же подружки.

— Кукиш мне, а не столица. Сама знаешь, один недопуск, и все.

— Может, денег у кого займешь, взнос заплатишь?

— И чем потом расплачиваться? Душу Загробному императору заложить?

С кислым видом уставилась на гору книг и в сердцах ударила по ним рукой. Пусть падают, валятся на пол, у меня тут жизнь рушится.

— Да получишь ты свой пригласительный, не переживай!

Анжела пересела ко мне, сочувственно похлопала по плечу.

— Их ведь «круглым» отличникам выдают?

Кивнула. Таким образом император поощрял тягу к знаниям.

Во время бала проводили аукцион, собранные средства шли на закупку учебников, котелков и премии преподавателям.

— Ну вот, круглее тебя на курсе никого нет.

Надеюсь, она не на мои лишние килограммы намекала? Их совсем немного, и все в области талии — сложно устоять, когда подрабатываешь в кондитерской.

— Мы что-нибудь придумаем, — одним глазом косясь на привлеченную шумом библиотекаршу, взволнованно зашептала Анжела. — Он еще пожалеет, что связался с ведьмами! Ты пока сдать попробуй, а я в книгах покопаюсь, конспекты подниму. Уверена, что-нибудь найдется. Я, может, и дурочка, но за подругу горой.