– Ну? – лукавые огоньки погасли, осталась только улыбка.

– Так тебя подвезти?

– Обязательно – Славка снова засмеялась и сжала мою руку.

– Можно, я включу что-нибудь другое? – спросила Славка, указывая на выключенную магнитолу. Почти пустые улицы, светящиеся витрины и притаившиеся в тёмной листве фонари возвращали вновь и вновь впечатление, что мы едем по бесконечно огромной старой квартире… Но дома уже не были нарисованными акварелью, а поздние пешеходы не казались прозрачными и разноцветными.

– Включай! – с улыбкой разрешил я. Ночь неслась на нас, а мы проваливались сквозь неё. Сквозь тёплую городскую ночь лучше проваливаться с музыкой.

В шорохе помех послышались, один за другим, обрывки нескольких привычных мотивов, но потом помехи попрятались на других частотах, в салон машины хлынули скрипки, а на их волнах вплыло: «…Un jardin dont j’ai tant reve, оh qu’un jour je puisse y entrer…» Я перевёл взгляд с дороги на Славку.

– Это твой диск?

– Нет… – Славка откинулась на спинку сиденья, словно умываясь музыкой.

– Радио?

– Наверное, – Славка улыбнулась мне, – а есть ещё варианты?

– Песня знакомая… – я помотал головой. – Она играла в кафе, тогда, зимой, помнишь? Как она называется?

Славка нахмурилась, тоже пытаясь вспомнить.

– Мне кажется… Нет, не помню… Какая разница? Она же красивая…

Я подумал, что она не просто красивая – её мелодия подходитименно Славке. Только Славке, и никому другому… Почему подходит я не знал.

– Тебе нравится?

– Очень. А тебе?

Не успел я ответить, как снова послышались помехи, и музыка пропала. Правда, почти сразу возникла другая…

– Жалко, – сказала Славка с таким видом, будто её грубо разбудили.

– А эта тебе не нравится?

– Не знаю… – она замерла, прислушиваясь. – Она тоже красивая, но… странная.

– Это кото, – мы мчались уже по бывшему Владимирскому тракт у.

– Кото? – Славка вскинула брови и сразу стала похожа на школьницу – Что это?

– Что-то вроде японских гусель, только огромные – около двух метров длинной[2].

– Так это японская! Мне нравится Япония!

Славка сразу же начала прислушиваться.

– Эх, была бы сейчас осень…

– Почему? – её брови снова взлетели.

– Осенью в Москве бывают концерты японской музыки…

– Правда? Здорово!

Я снова взглянул на неё, и мне показалось, что даже в неосвещённом салоне я вижу, как заблестели её глаза.

Как выяснилось, мусора в доме накопилось изрядно. А мне-то казалось, что я всю последнюю неделю прожил только на чае… Нет, на чае, конечно… Но не только. Иначе – откуда бы взяться в ведре шкуркам от колбасы, засохшему куску булки и обёрткам от каких-то нарезок, не подлежащим уже никакой идентификации? Однако в упор не помню, как я всё это ел. И уж тем более – как и где покупал. Выходит, и вдохновение может привести к экологической катастрофе. Правда, в масштабах одной кухни.

Собственно, я бы про эту мелочь и не вспомнил, если бы не обладал привычкой править свои тексты в распечатанном виде. С одной стороны – отдых спине и глазам, с другой – на бумаге все ляпы как-то очевиднее. Скажем, на экране вот это слово кажется вполне уместным и правильным, а стоит только увидеть его же на бумаге – какая гадость! В итоге – четыре дня до сдачи и полное ведро исчёрканных листов. Впрочем, не таких уж исчёрканных…

Несколько крупных капель, брошенных порывом ветра, протарахтели по подоконнику. Это вот – «кратковременные осадки»! Вторую неделю – как из ведра! Я с ненавистью взглянул на мусорное ведро. Между прочим, с утра обещали прояснение. И с чего бы нашим предкам хорошую погоду называть «вёдро»? Надо будет выяснить…