— Лана?! А! Англичанка? Преподаватель английского, она занималась с девочками.
Ия даже забыла, как её зовут. Да, с утра Марат высказал недовольство, что она её уволила, да ещё и не заплатила. Но Ия была так взвинчена из-за приезда Регины, что отмахнулась, как всегда, и на самом деле забыла.
— А что? — поправила она платье, понимая, что вырез сбился и именно туда сейчас смотрит Марко, словно заворожённый.
— Ничего, — тряхнул он головой. — Прости! — он провёл рукой по волосам, словно они всё ещё были длинными, как тогда в декабре, и похлопал себя по карманам. Отвернулся, подкуривая. — Лет двадцать не курил. А тебя встретил и начал, — затянулся. Выпустил дым.
«А, может, Марат не Регину, может, он эту Лану дерёт? — вдруг подумала Ия. — Или обеих?»
Настолько у них всё стало плохо: секс формальный, разговоры — одни претензии, жизнь — расписание, где всё строго по часам, а ещё эти откровения Регины, что, возможно, Марат и в компании начал тянуть одеяло на себя, наводили на мысль, что в Ие он больше не заинтересован. Что она ещё нужна ему как домработница, воспитательница, кухарка, но это ненадолго. Главное, она больше неинтересна ему как женщина, непривлекательна для него в постели. Он нашёл другую. Или других. И его раздражение, и постоянное недовольство — вовсе не из-за работы. Его тяготит опостылевшая жена, а всё остальное — просто придирки.
— Ма̀йку му ѐбем! — с чувством произнесла она, словно всю жизнь материлась по-хорватски.
Всё так элементарно просто!
Но сознать это, признаться самой себе в том, что она уже давно понимала, оказалось так больно, что Ия словно оглохла и ослепла в один момент.
Она схватила тяжёлый камень с края пруда и швырнула его в воду. Наверное, раздался всплеск и ей на платье полетели брызги, но она не заметила.
— Ма̀йку! Му! Ѐбем! — выкрикивала она, швыряя чёртовы камни на каждое слово, что бы оно ни значило, и ничего не чувствовала.
— Ия. Ия! — встряхнул её Марко за плечи. — Перестань!
Но она его оттолкнула.
— Это же что-то неприличное, да? — выкрикнула, едва сдерживая слёзы.
— Ничего особенного, просто «хуйня», если перевести. У нас немного другой мат.
— Нормально. Как раз подходит. «Коротко о вашей жизни», — изобразила она, словно у неё берут интервью, и широко взмахнула руками в ответ: — Хуйня!
— Прекрати, — скривился Марко.
Но как это можно было прекратить?
— Марко, кто ты? — зло развернулась Ия.
— Человек, — развёл он руками.
— А! Да, — кивнула она. — Как всегда исчерпывающе. О чём вы говорили с Региной? — и сама понимала она, что он не заслужил такой тон, но уже не могла остановиться.
— Она позвала меня… — он кашлянул, — работать в свой строящийся дом.
— Вот и вали, человек-август. А я сама разберусь. Со своей жизнью. И со своим мужем.
Она гордо выпрямила плечи, зная, что он смотрит ей вслед, пока она возвращается в дом. Но он не только смотрел, он шёл за ней.
— Ия! — окликнул её Марко у самой двери.
Она остановилась, но не повернулась.
— Я здесь, потому что ты мне нужна. И буду здесь, пока тебя не дождусь.
И его мягкое «дожьдусь» прозвучало так уверенно, словно времени у него вагон, и он никуда не торопится. Он будет ждать. Здесь. Всегда. С мечом и в блестящих доспехах. И когда бы она ни пришла — он всегда к её услугам: сразиться с врагами или отправить к сияющим небесам в своих объятиях. Можно и то, и другое, в любом порядке и количестве.
Ия не знала ей бояться или радоваться этому.
Ничего не ответила. Молча хлопнула дверью.
Но, прижавшись затылком к двери, где-то в глубине души знала: он ведь до