В него будто бес вселился.

Или… я?

– Ну что ты ревешь? – прерывает он молчание первым. Улыбается по-доброму. – Хочешь, фотку Полкана покажу?

– Фотку? Ириски? – обернувшись, упрямо переспрашиваю.

– Полкана, – скалится, поправляя, но из внутреннего кармана все равно достает телефон.

Снимает блокировку и протягивает мне. Забираю так, чтобы не задеть его пальцы. Зачем нам лишние проблемы? Это бы разгрести.

Замираю, глядя на яркий экран. Смеюсь звонко. И провожу пальцем по кудрявой мордочке с черным носом. Надо же, сладкий какой вырос! Это похоже на встречу со старым другом.

Приятно.

Улыбаюсь, хоть и не собиралась.

– Как он? – спрашиваю, активно листая снимки.

– Нормально. Не жизнь, а малина. Спит, ест, гуляет…

– Спасибо, что заботишься о нем, – говорю тихо.

Фотографий пса у Соболева просто миллион. На прогулке, дома, даже в офисе. И… с маленькой Таей – дочкой Мирона и Мии. Девочку узнаю сразу, уж больно она на мою подругу детства похожа. Такая же темненькая, глазастая и красивая…

Когда неожиданно вместо малышки с Полканом-Ириской на снимке вижу полураздетую Алису Бах, вопреки здравому смыслу зависаю.

Душа, когда-то разорванная в клочья, воспринимает этот кадр как предательство.

Это моя собака…

И муж мой.

«Ты сама его бросила!» – вопит внутренний голос.

– Я не смогла сразу забрать щенка, – говорю, передавая телефон Ване. Он не любезничает, словно обнимает пальцами мою руку вместе с мобильным и кидает его на панель прямо перед собой. – Но сейчас я уже освоилась в Москве, если он тебе мешает… Я могу забрать…

Соболев громко хмыкает.

– Хер там, – кидает на меня темнеющий взгляд. – Это моя собака.

Ровно ту же фразу повторяет, что и я полминуты назад.

На светофоре смотрим друг на друга. Без злости, но оба непримиримо. Меня снова безнадежность накрывает. Он такой серьезный и уверенный в себе. Сильный. За два года только больше стал.

Как я могу ему сказать об Элли? Он меня никогда не простит.

Открываю рот, чтобы прозондировать почву.

– Собаку делим. Охренеть, – Ваня грубовато смеется. – Хорошо, что у нас детей нет. Их бы еще делили.

Зажмуриваюсь, облизывая пересохшие губы.

– Ты ведь хотел детей, – напоминаю.

– Хотел, – он поигрывает нижней челюстью и резко стартует с места. – Дураком молодым был. Много не понимал. Дети должны расти в любящей семье.

– Получается, больше не хочешь? – отстраненно интересуюсь, пока он паркуется.

– Больше не хочу, – усмехается.

В первой городской больнице быстро распространяется информация, что приехал сын мэра и… ее невестка. Сначала мы, как все, сидим в очереди, но потом к нам выходит главврач и вот меня уже везут на рентген и тут же выделяют отдельную палату.

Ваня отлучается, чтобы взять кофе в автомате на первом этаже, а я растираю зафиксированную бинтом ногу. Перелома, слава богу, нет. Но растяжение сильное.

Дверь хлопает, и я поднимаю лицо.

Без удивления с интересом смотрю на гостью в медицинском костюме и белых кроксах.

– Привет, мам, – равнодушно здороваюсь.

– Значит, это правда, Тая? Ты снова с ним? Просто поверить не могу, что ты все съела и простила его, – разводит руки в стороны мама.

Черепная коробка трещит от мыслей, которые Соболев себе сейчас надумывает. Даже предположение, что я могла так поступить с нашим ребенком, абсурдно. Я ни минуты не сомневалась.

Ни секунды. Клянусь Алисой.

Таисия Соболева (Валеева)

– Ты отлично выглядишь, мам. Светишься вся. Я рада за тебя, – игнорирую гневный выпад в сторону Вани. Зятя, которого она боготворила ровно до тех пор, пока я не поделилась своей болью.