- Слушай, иди? – попросила я ее, после того, как впереди замаячила таверна. Не хватало еще рассказать обо всем старичью, что толчется там. Тогда точно сплетням не будет конца еще месяц.

- Но как я могу тебя бросить?! – она чуть не заплакала, а я чуть не закатила глаза.

- Со мной все будет хорошо, - заверила я ее. – Просто не хочу, чтобы ты видела меня таким вот… грязным, помятым…

Это произвело на нее впечатление, и она все-таки оставила меня в покое и ушла, оглядываясь через каждый два шага, махая рукой и посылая воздушные поцелуи.

Кое-как доковыляв до дома, я вынуждена была еще объясняться с папашей. Он с маху сел на табуретку и долго и мрачно молчал.

- Да все хорошо, пап, - сказала я, закатывая штанину и рассматривая колено, которое стремительно багровело. – Перелома нет, а я Морни тоже по физии съездила. Правда пальцы немного расшибла, но резец я в руках удержу. Ты же знаешь, на мне все быстро заживает.

Отец подергал себя за бороду.

- Пап, - позвала я.

Но он даже не посмотрел в мою сторону и глухо сказал:

- Я оказался не лучше той проклятой феи, что испортила тебе жизнь.

- Пап! Ты что такое болтаешь? – возмутилась я. – И ты не портил, и она не портил.! Благодаря ей мы живем, как короли!

- Тебе замуж надо, а не камнями плеваться и драться с Морни.

- Совсем не хочу замуж, - я обняла отца и прижалась щекой к его щеке. – Совсем-совсем не хочу.

И я ничуть не лгала в этот момент. Но вряд ли папаша мне поверил.

- Мы должны уехать из этого города, Эрм. Поедем к моей родне, в Стольмвиллет. Люди там живут простые, можно найти хорошего, доброго гнома…

- Стольмвиллет – захолустье! А у нас только пошли хорошие заказы! Скоро о нас узнают в столице…

- Да к хвостам и рогам эту столицу, - сказал папаша упрямо. – Прежде всего, я должен позаботиться о тебе. Мне недолго осталось, тебе нужен муж, чтобы заботился.

- Пап, ну что ты такое говоришь? Ты еще сто лет проживешь! И зачем нам кто-то чужой? Нам так замечательно вместе, - я грустно вздохнула и прибегла к последнему средству: - Здесь ведь могила мамы…

Отец вдруг решительно рубанул ребром ладони воздух и сказал, как отрезал:

- Мама поймет и простит!

8. 8

Если что-то втемяшилось папаше в башку – выбить это невозможно. Я смогла лишь уговорить его повременить с переездом до конца года – мол, налоги уплачены, лицензия продлена, не надо ломать то, что долго строили.

Я надеялась, что к концу года его решимость поутихнет, если появятся заказчики из столицы. Вот только нас пригласят в графский замок, и тогда!.. Но дни шли, а вдовствующая графиня и ее дочери не посылали за нами.

Все только и говорили, что о предстоящем торжестве по случаю женитьбы принца, и заказы сыпались на нас, как из волшебного бездонного рога. В тот день мы с папашей сидели от утра до полудня, не разгибая спины. Я плела сетку для волос, а он корпел над шлифовкой камней, превращая бесформенные булыжники в гладкие, как спинки майских жуков, кабошоны.

Дверной колокольчик звякнул, а потом в дверь требовательно постучали. И это было странно, потому что сегодня шел седьмой день недели – день отдыха, и ни одна лавка не работала. Гости к нам не ходили, мы никого не ждали – очень странно.

Мы с папашей одновременно вскинули головы, посмотрев друг на друга.

Стук продолжался – настойчивый, хотя и не слишком громкий.

- Пойду, посмотрю, - папаша отложил недошлифованный камень и пошел открывать.

Я тоже пошла, хотя к дверям не подходила – остановилась в коридоре, в полутьме.

Прежде всего отец выглянул в крохотное окошко – не больше четверти ладони, заделанное прозрачной слюдой. Это было его изобретение, которым он страшно гордился – так можно было увидеть, кто пришел, не отпирая двери. Посмотрев в «глазок», он торопливо отомкнул три замка, сдвинул задвижку с хитрой пружиной, и распахнул двери.