С рождением дочери ситуация немного изменилась. В первый год жизни Стефании, люди в белых халатах были довольно частыми гостями у нас в доме. Молодая и неопытная, я вызывала их по каждому поводу, переживая, что делаю, что-то не так.

Назвав фамилию отца, меня сразу же провожают в кабинет заведующего отделением. Усатый дядечка заметив моё встревоженное состояние, капает мне какие-то капли и следит, чтобы всё выпила. Убедившись, что я не упаду в обморок в ближайшие полчаса, он принимается рассказывать о состоянии отца, употребляя много незнакомых мне терминов.

- Проще говоря, - наконец сжалился надо мной усатый дядя, - Ваш отец сейчас находится в состоянии афазии.

- А еще попроще можно? – уточняю у главврача, который видимо решил, что я имею медицинское образование.

- Ваш отец все слышит, чувствует и вероятнее всего узнаёт людей. Но вот с речью пока временные проблемы. Думаю, это ненадолго.

Не ожидав, что там настолько всё плохо, мои ноги начинают дрожать, а лицо покрывается пятнами. Когда я сюда ехала, была уверена, что увижу отца и даже поговорю с ним. А сейчас вообще непонятно, узнает он меня или нет…

- Я могу его увидеть? – глотая ком в горле, произношу сиплым голосом.

- Пойдемте, - произносит врач, после недолгих раздумий. – Кто знает, может ваш визит «растормошит» нашего больного…

Вытирая о брюки вспотевшие ладошки, я иду вслед за доктором, который попутно даёт какие-то указания. Даже если бы речь шла о жизни и смерти, всё равно ничего бы не запомнила. Все мои мысли вертятся вокруг человека, который когда-то подарил мне жизнь, и которого могла больше никогда не увидеть.

Может и к лучшему будет, если он не узнает меня? Я достаточно хорошо знаю Александра Дёмина… Больше всего на свете, он презирает жалость. Именно это чувство переполняет меня, когда захожу в палату.

Клянусь, я бы его не узнала!

Полностью седой, обвешанный трубками бледный мужчина, никак не мог быть моим отцом.

- Можете подойти поближе, - предлагает врач, заметив мои смятения.

- Он спит? – шепотом спрашиваю доктора.

- Возможно. Он в таком состоянии почти всегда, - замечает врач, выходя из палаты. – У вас десять минут.

Подхожу к постели отца и сажусь на колени. Забывая как дышать, аккуратно и бережно накрываю его холодную ладонь своей тёплой.

Почувствовав «отклик», в виде шевеления пальцев, я начинаю поглаживать её, пуская первую предательскую слезу.

- Пап, это я, - начинаю нести всё, что приходит на ум. – Ты обязательно поправишься. Ты же у меня такой сильный. Сильный и молодой. Тебе ещё внуков растить! Я без тебя не справлюсь…

Чуть не сболтнув лишнего, вовремя себя затыкаю. Почувствовав, как пальцы отца сжимают мою кисть, я подтягиваюсь ещё ближе, заглядывая в родное лицо.

А дальше случается то, чего я никак не ожидала, когда заходила в эту комнату.

Открыв глаза, отец начал часто-часто дышать и буравить меня своим орлиным взглядом. На секунду мне даже показалось, что ему плохо и надо бежать за врачом.

- Прости меня, - получается прочесть по едва шевелящимся губам.

- Ну что ты, пап! – произношу сквозь слёзы. – Давно простила…

Внезапно, ловлю себя на мысли, что говорю чистую правду. Глядя на него, сердце сжимается от предательской потребности прижаться к родному человеку, который всю свою жизнь любил меня, как умел, и без которого я бы не стала тем, кем сейчас являюсь.

- Не уходи, - звучит следующая просьба. Вцепившись в мою руку, он пытается еще что-то сказать, но из за трубок и кислородной маски, получается невнятно.

- Мне нельзя здесь долго находиться, но я буду приходить каждый день, пока не поправишься. Пообещай, что поправишься, пап!