– Уму непостижимо!…
– Свою молодость…
– Стыда не оберешься…
– Перестань, Ларис…
– А тебе не до чего нет дела!
Аня больше не прислушивалась. Она забралась под одеяло и, закрыв глаза, замерла, прислушиваясь к себе. Еще тошнило и немного кружилась голова. Она сама вся словно покачивалась на волнах и от этого медленно погружалась в сон. Сейчас хотелось только покоя. И даже мысли об Олеге Викторовиче и стыде отошли на второй план.
Аня еще два дня отходила от этого дня рождения. Когда ей стало относительно легче и набеги на белого друга в туалете сократились до пары раз за несколько часов, она лежала в комнате и, обняв одеяло, смотрела в окно. Ей открывалась неинтересная картина из верхушек деревьев и кусочка серо-голубого неба. Но даже их Аня не видела. Она вспоминала взгляд Олега Викторович, когда он застал ее в скрюченной позе над лужей собственной рвоты. Девушка прокручивала этот момент в своей голове снова и снова, как будто хотела отыскать в глазах мужчины что-то другое, а не шок и отвращение. Но другого ничего там не было. Она разочаровала его. Хотя как можно разочаровать того, кто не очаровывался? И все-таки Аня всегда хотела произвести на Олега Викторовича хорошее впечатление. Да и что в ней было плохого? Она не курила, не выпивала, не меняла мужчин, как перчатки, учила детей танцам. И все равно девушка считала, что всего этого недостаточно, что ей чего-то не хватает, чтобы Олег Викторович заметил ее, думал о ней, чтобы привлечь его внимание. Хотя зачем и что дальше, она не понимала и не думала. Как забывала и о том, что мужчина женат. Но какое теперь это имело значение? Аня его разочаровала. И ничто уже не сможет это изменить.
Ей было больно. Никогда прежде она не чувствовала ничего похожего. Нет, что такое физическая боль, Аня, конечно, знала. Разбитые коленки, ноющие мышцы, головные боли, наконец, – все это было в ее жизни. Но никогда еще душа ее не испытывала таких страданий, от которых хотелось плакать и не хотелось жить. Даже когда умерла любимая бабушка, она страдала, плакала, горевала, но, наверное, на интуитивном уровне понимала, что это естественно. Сейчас же в ее страданиях не было ничего естественного. Она любила. И это было больно.
С каждым днем тоска съедала Аню все больше. Из ее глаз ушел свет. Опустились плечи. Мир потерял свои краски. Она больше не искала в прохожих Олега Викторовича, не грезила встретиться с ним. Аня смирилась, что чувства ее безответны и только уповала на время, которое никак не спешило лечить девушку. И даже с танцами не ладилось. Прежде она часто задерживалась после занятий, чтобы потанцевать самой, вспомнить движения, насладиться ими, доказать самой себе, что еще способна красиво двигаться, что в ней еще живо все то, что вкладывалось в училище. Но теперь ничего не получалось. Ноги становились будто деревянные. Аня спотыкалась, падала, сбивалась с ритма, злилась, начинала все сначала и все снова повторялось. Как будто не танцевала она никогда и не пророчили ей большую сцену. От этого становилось жалко себя. И, Аня, припав к станку, или, сидя прямо на полу, плакала до тех пор, пока не заканчивались слезы, пока вместо удушающей тоски не наступала пустота. Хотя бы ненадолго, но это приносило облегчение.
После одной из таких неудачных репетиций Аня вышла на улицу. Уже стемнело. Зажглись фонари и вывески магазинов. Это был конец ноября. Недавно прошел дождь и начинало ощутимо холодать – изо рта шел густой пар. Как назло, девушка забыла дома перчатки, а мелкие карманы пальто не спасали. Она неспешно побрела в сторону остановки, но, сделав несколько шагов, остановилась. Ане не хотелось ехать домой. Что делать там? Снова запереться в своей комнате, чтобы перемалывать в голове безответные чувства? Она задыхалась от этого. Ей не хватало воздуха и хоть крошечного глотка свободы. Аня повернула в другую от остановки сторону и неспешно двинулась по тротуару. Путь домой был неблизкий, но она и не собиралась весь его проходить пешком. Только чуть-чуть, пока не начнет совсем замерзать.