– Хорошо себя чувствую, матушка, – торопливо ответила мачехе. – Голова не болит и не кружится.

– Какая же ты бледная, – печально вздохнула та в ответ. – Глаза мутные, ввалились, руки дрожат, – взяла она мою ладонь в свою.

Ничего у меня не дрожало. Но княгиня упорно пыталась сделать из меня больную.

– Васена, припадков у княжны не было? Глаза у нее блестят нездорово.

То ввалились, то блестят. Уже определилась бы!

– Не было припадка, княгиня, – няня смотрела в пол. – Да и не припадки это, – кинула она короткий взгляд на боярина. – В обморок падала княжна, было такое, а в припадках не билась никогда.

– Поговори еще! – цыкнула на нее княгиня. – Ты что, лекарка? Не соображаешь ничего, так и молчи, дура!

– Молчу, молчу, княгиня, – тихо ответила няня. – Только княжна не припадочная, – уверенно повторила она.

– Глупа ты, нянька как пень, не тебе судить, больна княжна или нет, – сердито произнесла княгиня, поправляя на себе тяжелое жемчужное ожерелье. – Из ума на старости лет выжила.

Не сказала бы, что няня стара. Женщина в возрасте, не более того.

Княгиня тяжело вздохнула, сокрушенно покачала головой, смахнула с глаз скупую слезу и уставилась на боярина.

– Не похожа княжна на припадочную, – усмехнулся боярин. – А вот когда я нес ее, почувствовал, как от нее сладким дурманом пахнет. Не знаешь, почему? – пытливо посмотрел он на мачеху. – Не опоил ли кто княжну?

– Кому ж ее надо опаивать, батюшка? Да и зачем?

– Вот и я думаю, зачем? – недобро усмехнулся боярин.

– Может, букет из лесных цветов собирала, дурмана нарвала по глупости, руки испачкала. Она же на голову слабая, бедняжка, – снова вздохнула мачеха и склонилась надо мной. – Как же ты напугала нас, Любавушка! Все по батюшке кручинишься? Но топиться грех великий. Не хорошо даже думать об этом.

Говорит со мной как с клинической идиоткой. И смотрит как на полоумную. Вот ведь лицемерка!

– Я и не думала топиться, матушка, просто хотела искупаться, – повторила то, что уже говорила няне. – Забыла про русалок. Жарко было. С чего мне топиться? Батюшку я, конечно, любила. Но как я могу оставить тебя и сестрицу одних на белом свете. Ничего я с собой делать не думаю и не думала. Не могу огорчить тебя и Забаву, – съели? Не надейтесь, что я снова решу наложить на себя руки. Может, Любава и была больной на всю голову, но я-то не она!

– Хорошо ты сказала, княжна! – восхитился боярин. – Хорошая у тебя дочка, княгиня. Разумная.

– Да, разумная, – вздохнула мачеха. – Жаль, что не всегда. Порой такое скажет, что повторить стыдно…

В комнату вошла служанка, низко поклонилась:

– Обед готов, княгиня. Когда подавать прикажешь?

– Ну, боярин, пойдем, отведаем моего угощения, – мачеха коснулась плеча гостя.

– Вижу, княжна хорошо себя чувствует. Пусть и она с нами потрапезничает, – заявил боярин.

– Что ты, что ты! – замахала руками мачеха. – Слаба она, ей лежать надо. Сюда Любаве обед подадут. Пусть отдыхает. Может, вздремнет. Сон для нее лучшее лекарство.

– Не хочу я спать. Да я и не устала, – я соскочила с кровати, закутавшись в одеяло. – Чувствую себя отлично, и голодна как стая волков. Няня, позови прислугу, пусть оденут меня, – пора мне начинать учиться отдавать приказы. – Боярин, я присоединюсь к вам, как только приведу себя в порядок. Это займет минут десять, не больше.

– Видишь, боярин, не в себе она, – метнула в меня сердитый взгляд мачеха. – Не постыдилась тебя, стоит перед мужчиной в исподнем.

– Это не исподнее, это одеяло, – поправила я мачеху. – Выгляжу я пристойно. Правда, боярин?

– Истинная правда, – широко улыбнулся мне Игорь. – Рад, что ты здорова, княжна. Не буду мешать, одевайся и прихорашивайся. Добрую я весть тебе привез. Узнаешь – порадуешься.