У меня аллергия на клубнику. Порой я и сама забываю об этом, а вот Виктор никогда. Он всегда на страже моего здоровья.

– Неодинаковы, – спорю, надув губы и скрестив руки на груди. – Я Карима соблазнять не буду! И точка! Это же безумие! Папа узнает, и мне не дожить до своего двадцатилетия. Или даже девятнадцатилетия! Он просто возьмёт и… – изображаю в воздухе своё удушение.

– Тогда ты уже проиграла. Готова выполнить моё желание? – поигрывает бровями, давая намёк, что мне всё равно хана. Он-то придумает мне «прекрасное» желание, что жизнь мёдом не покажется. Из вредности такое отчебучит, что я сбегу в Китай, лишь бы не выполнять желание.

– Ладно, – растягиваю губы в кривой улыбке. – Что считается доказательством того, что объект соблазнён?

– Обычно это фотография из постели, – тянет Виктор, задумчиво глядя в сторону. – Но мы с тобой по такому правилу играть не будем! Никакой близости и поцелуев, Роза! Это главное моё условие! Иначе проигрыш! Доказательством будет записанный на диктофон голос, который говорит, что влюблён, хочет тебя и так далее. Либо в открытую говорящий объект о том, что не прочь уединиться. В общем, один шаг до постели. Доказательства любые! Хоть записка на фантике! Но от нужного нам человека!

– А потом что делать? – хлопаю глазками, слушая правила игры.

– Потом можно сказать, что… что передумала. О споре ни в коем случае не говорить, иначе отец отправит меня в заграничный университет для получения дальнейшего образования, а тебя… просто отправят куда-нибудь подальше от меня. Нас разделят и будут против нашего общения, как в прошлом. Мы только наладили мир.

– Не напоминай, – злюсь, вспоминая год без Виктора, когда папа и мама спалили нас за проделками и разделили.

Моего друга в армию на год отправили, а меня в школу с углублением в математику, чтобы вместо своих проделок училась, а не «фигнёй страдала». И даже видится нам почти не давали, не понимая, что делают со мной и моим психологическим здоровьем. А у меня сильнейшая депрессия началась от недостатка своего лучшего друга и товарища, что в беде меня никогда не бросал. Всегда помогал! Выручал! И вообще… было так плохо и ужасно, что даже сейчас со слезами на глазах вспоминаю об этом времени. Мне тогда ничего не хотелось. Ни есть, ни гимнастики, ни развлечений, ни даже разговаривать с родителями или другими людьми. Они были мне неинтересны. Они были не Виктором и не понимали меня так, как он. Они не принимали меня такой, какая я есть. А ОН принимал!

Я зависима общением с Виктором. Я это понимаю. Прекрасно понимаю. Но ни психолог, ни мама с папой, ни я с этим сделать ничего не могут. Я ходила к разным специалистам, потому что родители считали это ненормальным. Но все эти шарлатаны руками разводили и только один умный сказал, что моё лекарство – это мой «брат». Сказали, что нам лучше общаться, а потом я перерасту.

Поэтому и Виктора не отправили в навороченный университет за границей. Чтобы мне плохо не было. Да и друг против ехать куда-то учиться. Говорит, что ему и в России с нами хорошо. Точнее, со мной. Но это наш с ним секрет.

У нас с ним любовь! И пусть все вокруг хоть подавятся, но ничего с этим им не сделать!

– Ну так что? – заговариваю, смотря на свою жертву, которая легко меня может жертвой моего папы сделать. – Пойдём?

– Ты уверена? – уточняет на всякий случай, и я киваю, готовая к любому удару. – Удачи, цветочек! Иди, забирай своего Карима, а я к Кате потом подойду, – хлопает по плечу.

– Что, трусишка? – подтруниваю его, мигом мысли моего напарника прочитав. – Таки боишься Карима? Вначале я увести должна, а потом ты его жену кадрить будешь? Трусишка! Трусишка!