Схватившись за край одеяла, я усилием воли заставила себя сидеть на месте. Уйти хотелось страшно, даже не уйти, а сбежать и желательно в противоположное крыло дворца. Вот значит как! Для того чтобы прийти в мои покои, ему понадобилось надраться до чёртиков. Или он так горюет по обожаемой Марии Дегур? Жалеет, что устроил праздник на потеху Хивелу ап Ливелину, а не отправился к ней? Ну, я тогда ему сейчас задам!

Резко повернув голову, я встретилась с ним взглядом, и... клокочущая внутри меня злость в тот же миг пропала. В его глазах не было ни печали, ни скорби, только пустота.

– Я спросил у неё, – вдруг произнёс он, уронив голову на руки. – Спросил, а она сказала, что не знает.

Я почувствовала себя самым глупым человеком на свете, потому что не поняла, о чём идёт речь. Мои руки по-прежнему сжимали край одеяла. Дверь была плотно закрыта: об этом перед уходом позаботилась Пэтти, а на столе стояла всего одна свеча в серебряном подсвечнике. Света, впрочем, вполне хватало. Ночь стояла лунная, и Форест, убежавший в сад сразу после ужина, всё ещё резвился среди деревьев и кустов роз с другими щенками.

– Я не понимаю, Ваше Величество.

– Я лично перетряхнул все книги своей матери и её молитвенник, но не нашёл ничего. Она уничтожила все письма своего любовника. Теперь точно все.

– Может быть, Вы ошибаетесь. Может, и не было никаких писем.

Он убрал руки от головы и попытался сфокусировать на мне взгляд.

– Были. Она вернулась как раз в разгар поисков. Видели бы Вы её лицо. С него все краски сошли. Стояла бледная как смерть. Я тряс её, пока она не разрыдалась, но даже тогда я не смог остановиться. И в конце она прошептала, что не знает. Не знает, кто мой отец.

Мне показалось, что в замке затрещали стены, а кровать подо мной заходила ходуном. Ветер надул штору, где-то вдалеке ухнул филин, а стены дворца всё продолжали трещать, а кровать – качаться.

– Как, чёрт подери, женщина может не знать, кто отец её ребёнка?! – взревел Лайонел, и я услышала в его голосе крик раненого зверя и прижала палец к губам.

– Умоляю, Ваше Величество, тише! А если Вас кто-нибудь услышит?

Служанок и фрейлин я отучила спать в моей гостиной ещё в первые недели жизни во дворце. Ночью мне обычно ничего не требовалось, а утром они приходили в строго определённое время. Но я слишком сильно верила в закон подлости. Куда сильнее, чем в Бога, и боялась, что кто-нибудь и правда станет свидетелем откровений Лайонела. Однако он, будто назло, не желал меня слушать.

– Как, я Вас спрашиваю?! Она что, спала с обоими попеременно?

Он затряс головой и принялся бить себя кулаками. Словно наказывал. За грехи собственной матери. Боясь, что он навредит себе, я схватила его руки и крепко прижала к коленям. Мне было так жаль его, что я с трудом сдерживала слёзы.

– Карлайла мама тоже родила не от моего отца. Мне это совсем недавно сказала леди Баррет. Отец знал о её беременности, но всё равно женился и дал моему брату своё имя.

– Теперь понятно, почему в юности наши матери спелись. Обе были те ещё потаскухи. С одной лишь разницей: Ваш отец сам выбрал себе такую участь, а короля Леонарда всю жизнь обманывали.

Услышав нелицеприятную характеристику для своей матери, я поморщилась, и мои руки обмякли. Мой муж тяжело поднялся на ноги и прошёлся по комнате.

– Сдаётся мне, что она и сейчас врёт. Знает, что родила меня от того лучника. Знает, но боится признаться. – Он с силой ударил кулаком по столу. Тот от тяжести удара подпрыгнул – я вздрогнула. – Хорошо, хоть Алисия, Огуст и Джордж были от короля. Голубоглазые и белокурые. Как он, но не как я.