Я все это время сидела рядом, гладила ее по спине и тихим голосом рассказывала всякую ерунду, желая хоть как-то ее успокоить. Получалось плохо. Поля то и дело срывалась на крик, рассказывая мне по десятому разу, как вчера перед самым ужином приехал человек Шишкина и привез записку, прочитав которую Навроцкий засобирался в Рясск – мол, приятель дела завершил и теперь с нетерпением ожидает, когда Владимир Александрович вернется к нему от Кротовых.

– А батюшка-то каков! – рыдала Полина. – Не мог уговорить его задержаться у нас еще хотя бы на денек? Как же мне теперь быть? Я без него не могу-у…

Я кивала, участливо обнимала ее за подрагивающие плечи, вздыхала и мысленно благодарила Господа за счастливое избавление от жуткого барина.

Однако ж радость моя длилась не долго. Прошло едва ли десять дней, как Павел Петрович получил от Навроцкого записку, в которой тот спрашивал позволения приехать в гости снова.

Я разве что зубами не скрежетала от негодования. Десять дней со всей присущей мне осторожностью и деликатностью я убеждала Полю, что Навроцкий ей не пара. Вспомнила и его равнодушные ответы на ее восторги, и пренебрежительное отношение к слугам («Добрый человек добр ко всем без исключения, как ваш папенька») и, в качестве главного аргумента, припомнила поспешность, с которой он покинул Светлое – разве увлеченный мужчина сбежит так быстро от понравившейся барышни?

Полина то кивала, соглашаясь, то кричала, что я все выдумала, а он… он просто испугался своих чувств, но непременно все осознает и обязательно вернется. «Боже, дай мне терпения и сил, чтобы сдержаться и не стукнуть ее!» – думала в эти моменты я.

И вот, когда Поля более менее пришла в себя, и хандра, навалившаяся после отъезда предмета ее мечтаний, стала отступать, этот предмет снова появился на горизонте и свел все мои старания на нет.

Полинька, конечно, была счастлива.

– Что я говорила! – торжественным голосом заявила она мне. – Ему нужно было время, чтобы во всем разобраться.

Камердинер барина Иван Петрович пошел дальше и во всеуслышание объявил слугам, что осенью Полина Павловна из Кротовой станет Навроцкой.

– А что, Владимир Александрович барышню замуж позвали? – удивилась Лукерья Ивановна.

– Еще нет, – невозмутимо ответил Иван Петрович. – Но это дело времени. На днях молодой барин снова к нам пожалуют-с. Верно, предложение делать будут-с.

– Ой, да ладно, – фыркнула Настюша. – Барин два денечка всего в прошлый раз погостили. Может, ему рыбалка на нашем озере понравилась. Или пироги с крольчатиной. А вы, Иван Петрович, сразу уж – предложение.

– А вдруг там любовь? – томно вздохнула Марфуша. – С первого взгляду. Тогда и ждать нечего – жениться надоть.

– Вон сколько их, женихов энтих влюбленных, к нам ездило, – хмыкнула Лукерья Ивановна. – И всем от ворот поворот.

– Навроцкого и барышня, и Павел Петрович одобрили, – важно заявил камердинер. – Даст Бог, на этот раз сыграем свадебку.

Я тогда незаметно поплевала через плечо – вдруг обойдется?

В день, когда Навроцкий должен был приехать в Светлое, я отпросилась у Полиньки в село – навестить родных. Она не возражала. Она вообще была в таком прекрасном расположении духа, что вздумай я попросить, что угодно, хоть ее любимое шелковое платье, отдала бы не задумываясь.

Дома я весь день помогала матери по хозяйству: сварила кашу, заштопала ворох одежды, сшила куклу Акулине, самой младшей своей сестренке, пожурила братьев за разбитую кринку, а потом их же похвалила, когда увидела, сколько земляники они притащили из леса.