Дочь скопировала мой вздох.

— Мне без тебя тут стало как-то грустно, — вдруг выдала она. — Я бы очень хотела к тебе, наверное… — Тут в моей голове пронеслись мысли о том, как я тоже соскучилась, и куда я дену Рафа, если Лена ко мне приедет, но она закончила неожиданно: — …только тренировки пропускать нельзя.

— Почему? — вопросила я на вдохе. — Ты… могла бы их разнообразить — прогулки, речка, в саду покопаться…

— Да там нагрузка неправильная, — вздохнула она, — в зале на тренажерах все же сбалансировано. А я, знаешь, так подтянулась…

— Я рада за тебя, — выдавила я. — Ну, не кисни, котик. Тогда я к тебе приеду.

— А когда? — оживилась она.

— Постараюсь побыстрее. Просто… у меня тут… представляешь, сосед пожилой обнаружился, — нашлась я. — Вчера с лестницы упал, я его ночью возила в больницу, перелом ключицы…

— Ма-ам, а он — нормальный, этот сосед? — забеспокоилась дочь.

— Нормальный, — заверила я, — добрый такой… дедок, но просто один совсем. Надо помочь. Вот, везу продукты, обезболивающее…

Тут меня осенило — обезболивающего же тоже нужно взять.

— Ладно. Ну, тогда созвонимся, да?

— Да. Держись, котик.

— Пока, мам!

Я дождалась гудков с той стороны и отложила мобильный. Наверное, больше всего за все это время я думала не о том, как так вышло у нас с Владом. А о том, как так вышло с детьми.

Ну, Дима, хоть и отмахнулся, что в нашем разводе нет ничего особенного, беспокоил меня больше. На самом деле он был очень чувствительным. Еще маленьким он никогда бы не прошел мимо потерянного котенка или голодного пса на улице. Всегда всех кормили, подбирали, лечили — только так я могла оставить хрупкий мир моего ребенка более-менее целым. Но, когда сын подрос и начал жить взрослую жизнь, стал более замкнутым. Я подозревала, что сердцевина у него осталась прежней — мягкой и чувствительной, но она была слишком уязвимой, чтобы открывать ее всем и каждому, и Димка нарастил кожуру.

Я пыталась поговорить с ним насчет развода, но он слишком быстро менял тему или уверял, что все нормально. Сейчас, когда я отдалилась еще и физически, тревога за сына стала больше, но сначала мне нужно подумать о себе. Я не могу кого-то спасти, если не спасусь прежде всего сама.

Лена наоборот с детства была «девочка-принцесса» — вся в центре внимания, и, как следствие, — очень уязвима и зависима от мнения окружающих. Такие девочки не признают своих слабостей. И сколько бы я не взращивала в ней чувство собственной ценности независимо от вершин, которые она планирует взять, дочь я не убедила. Ну куда мне, ведь сидеть десять лет дома с детьми, как я, она не собиралась. Ее интересовало образование, карьера и прочие важные цели, которые ценятся в обществе — статус, соответствие каким-то стандартам и прочее. С одной стороны, это ей помогало в учебе. Лена училась на отлично. Но, с другой, завышенные требования к себе порождали кучу проблем. Она всегда была недовольна собой. А я… Я теперь для нее, наверное, неудачница, которая снова стоит на клеточке «Старт» и думает, куда ей идти.

— Обезболивающие, — напомнила я себе хрипло и толкнула двери.

***

14. 13

***

— Так, план простой. Я оборачиваюсь медведем. Чтобы не отъехать — сразу сжираю котлету. — Кошка заинтересованно внимала, едва ли не кивая, но я все же решил повторить: — Котлету не трогать. Последняя. Если сожрешь ее первой, тогда я сожру тебя. Поняла?

Ничего она, конечно, не поняла. Заурчала, глядя на меня влюбленными глазами, и зажмурилась от солнца, прорвавшегося через листву дикого винограда. Я стоял возле крыльца, рядом — тарелка с котлетой. Кошка сидела на ступеньке, заинтересованно поглядывая то на меня, то на еду.