Останавливаюсь, прижав руку к груди. Вопли и стоны масс воды откликаются где-то внутри меня. Как сообщило зеркальце, неподалеку от этого места я, то есть прежняя Мария, была похищена.
Срез высокого левого берега поднимается перед глазами отвесной стеной. Он похож на торт — состоит из четко различимых серых и желтых слоев.
Здесь почему-то не селятся береговые ласточки. Солнце ярко высвечивает каждую неровность обрыва, но оставляет тень на самом верху, поросшем диким кустарником.
Сейчас прямо напротив себя, наверху, мне кажется, что я вижу тень более глубокую, чем в других местах, непонятную и многообещающую. А что, если?..
Я чувствую, как мгновенно застучала кровь в висках. Берег со стороны замка Терезы прочесывали бессчетное количество раз, и все же я стремительно направляю коня в сторону моста. Рыцари охраны, расположившиеся в тени одинокого дерева, сразу начинают подниматься, но напрасно просят подождать их.
Вот то место. Или чуть дальше? Вот и ориентир - дерево на том берегу. Подъехать к самой кромке обрыва мешают кусты шиповника, которым здесь все затянуто. Ничего не видно.
Моя лошадь громко ржет и отказывается продираться сквозь колючки, к тому же умное животное наверняка чувствует близость пропасти. Надо бы позвать за работниками, чтобы вырубили здесь все.
Но я не в силах ждать. Спешиваюсь и, защищая лицо руками, настойчиво продираюсь сквозь кусты. В горячке я даже не обращаю внимания на такие мелочи жизни, как царапины и порезы.
Наконец, кусты расступаются, открыв маленькую площадку, выдающуюся вперед, как балкон. На самом уступе, повернувшись в сторону бездны, лежит Аден.
Нашелся! Я вскрикиваю от радости, но тут же приседаю, и крик замирает на моих губах: боюсь испугать лежащего на краю. И еще мне почудилось дрожание грунта под ногами.
Я опускаюсь на колени и ползу к этому человеку, обхватываю его и в несколько рывков, как большой тюк, оттаскиваю от края. Аден не просыпается от этого.
Его рука, которую я держу, сжата в кулак и холодная, как лед. Глаза закрыты, бескровные губы стиснуты. Он какой-то необычный, не похожий даже на себя раненого - тогда он казался только спящим, а теперь – каким-то чересчур смирным.
Чувствую нарастающую тревогу и зову его, трясу - нет никакого результата. Я не замечаю признаков дыхания и с ужасом думаю, что он умер.
Мне кажется, так в этом мире я еще не плакала. А может, и вообще никогда. Я его нашла - того, кто меня любит - и что?! Его больше нет!
Я плачу, упав ему на грудь. Но почти сразу замечаю, что она теплая! Прислушиваюсь и замечаю слабое биение сердца! Он живой!
- Зачем я тебя оставила?! Что ты с собой сделал?! Как мне тебя оживить?! - твержу я вслух, трогая и присматриваясь. - Руки холодные? Значит, надо их согреть!
Я начинаю энергично растирать его руку, согревая ее дыханием, пока ладонь не расслабляется и не розовеет. Хорошо! Теперь тру вторую и замечаю, что в ней что-то зажато.
С усилием разжимаю оцепеневшие пальцы, вытаскиваю и смотрю, моргая, на свернутую рулончиком полоску вышитой белым по белому пожелтевшей ткани. Это один из бинтов, который я давала раненому для перевязки. Он сберег кусочек стиранной-перестиранной ткани, как драгоценность…
Тут из-за зарослей я слышу крики маркиза Герхарда и рыцарей сопровождения: они меня не видят. Мне приходится оторваться от Адена, встать и ответить им, чувствуя всем телом дрожь земли под собой.
Возможно, грунт здесь держится только на корнях шиповника. Маркиз предлагает мне низко наклониться и ударами меча вырубает часть кустов, не позволяющих подъехать ближе. Когда всадник становится виден, я приказываю ему остановиться: