«Я научу тебя, что делать, - говорю, - закроешь глаза и представишь, что обнимаешь свою неповторимую. На первое время этого будет довольно. А после, уж поверь мне, когда ты вдоволь подержишь в руках живую трепещущую женщину, послушную и расположенную к тебе…

Когда потрогаешь у нее все, что только захочешь, и поцелуешь сто раз, и она тебя обнимет, и приласкает, и прошепчет на ушко, как сильно тебя любит, и ты удовлетворишь с ней свое естественное мужское желание…

Ты ощутишь себя удачливым в любви. Ручаюсь, тогда прежняя жизнь покажется полузабытым сном! Эта девушка залечит твои душевные раны, утолит твою тоску по теплу, по дому. Она сделает тебя счастливым, как и всякая другая».

Его глаза метали молнии:

«Как можно обнимать одну и мечтать о другой?! Это двойное предательство!»

«Если ты щепетилен, - говорю, - давай поступим честно: той, далекой, ты, думаю, ничего не обещал. А Барбаре, я, как сваха, расскажу о твой несчастной любви. Она добра; думаю, она согласится спасти тебя ради вас обоих!.. Кстати, чего бы ты хотел прямо сейчас скушать или выпить? Говори же!»

«Молока», - прошептал он.

- Я подсунула ему подушку под спину и прошла в кухню. Выбрала особенный кувшин и лично наполнила парным молоком.

Как и ожидала, - рассказывает кормилица, - на мой прямой вопрос Барбара призналась, что ей нравится этот человек, и она согласна выйти за него замуж. Даже очень. А когда я вкратце сообщила, что его бросила другая, и как он страдает и винит во всем себя, моя кухарочка схватила кувшин и бегом бросилась жениха спасать!

Захожу следом. Девица, почти не смущаясь, поздоровалась. Адам ответил, но, как я и предполагала, даже не поднял глаз. Похоже, он вообще не смотрит на женщин.

Барбара протянула ему питье со словами «Вы хотели молока». Он кивнул и, по-прежнему не глядя на нее, принял кувшин. Но я-то догадалась, что так будет, поэтому выбрала самый узкий сосуд: их руки на кувшине-то и соединились!

Адам вздрогнул и взглянул на девушку; она мило так покраснела и стала прехорошенькая. Я следила за ними, как коршун. У нее от волнения чуть заметно трепетали губы, и увлажнились и стали еще красивее глаза. У него, как у хорошего мужчины, заходила ходуном грудь и мелко задрожали руки.

Это была готовая пара. В тот момент ему не осталось ничего другого, как выпить молоко и возвратить с благодарностью пустой кувшин. Я незаметно махнула Барбаре, чтобы она сейчас ушла, а сама задержалась.

«Почему она не боится меня? Все боятся, хотя бы поначалу, даже ты», - вот все, что он сказал. И глядел, к сожалению, не вслед кухарке, а снова в раскрытое окно.

«Потому, что ты нравишься ей, - пояснила я. - Твое внимание будет ей приятно, хотя она девица, чистая, подстать тебе». Он как будто удивился, заморгал. Выражение его глаз менялось. Мне хотелось думать, что он уговаривает себя оставить в прошлом разрушающую его прежнюю любовь.

Он был по-прежнему грустен, но острого отчаяния в глазах я больше не замечала. Приближалась ночь. Я надеялась расшевелить его, напоить вином, в конце концов, позвать Барбару и оставить их одних.

- И тут… - Баронесса огорченно взмахивает руками. - Ну почему именно тогда?.. Адам сразу отвлекся, напрягся. Я вперед него кинулась к окну: на площади заиграла труба, но как!

Это приехал герольд, однако он был пьян до невозможности, его даже собственная лошадь пыталась укусить. Приезжего обступили и хотели вынуть из седла, но он упирался и кричал, что прежде должен исполнить свой долг.

Ужасным слогом, без конца икая, он прокричал сообщение о турнире и празднествах с танцами и маскарадом в честь вашего, княжна, дня рождения. Его слова вызвали, к сожалению, громкий хохот.