Алексей Павлович не смог объяснить, почему болеют и умирают невинные дети. Почему по отношению к кому-то Бог суров и справедлив, а для кого-то снова и снова делает поблажки. Как совместить восхваляемое христианством смирение и столь высоко ценимое среди сверстников умение постоять за себя. Как не потерять веру, когда жизнь наносит удар за ударом.

Короче говоря, ежедневно контактируя с религией, я все больше и больше склонялся к мысли, что в церкви все специально устроено так, чтобы у прихожан формировался комплекс вины и неполноценности. Ну, сами посудите! Народ призывают соблюдать уйму запретов и табу, но жить с этими ограничениями практически невозможно. Поэтому и приходится бесконечно грешить. А потом винить себя, каяться и ждать прощения.

Люди ходят на исповедь еженедельно, но в их жизнях годами ничего не меняется. Какой тогда в этом прок?

Пока мама «разговаривает» с Девой Марией, я подавляю зевок и, озираясь по сторонам, делаю глубокий вдох. Что мне действительно нравится в церквях, так это запах. Можете не верить, но у каждого собора, храма и даже маленькой часовенки есть свой собственный душистый портрет, составленный из множества ароматных мазков. Например, в «нашем» храме это ладан, мирра, свечной воск и немного лаванды, которой приправлена вода для крапления.

– Все, сынок, пойдем, – негромко говорит мама, переводя на меня влажный от молитвы взгляд. – Нас уже ждут.

Дорога до дома богача, как я мысленно величаю маминого нового работодателя, занимает чуть больше часа. Мы минуем редкий лесок, огораживающий храм от городской суеты, проходим через центральную площадь и минут двадцать плетемся по так называемой Ключинке, благоустроенному частному сектору, где живет высшая прослойка общества.

Я и раньше бывал в этом райончике и видал немало роскоши, но особняк Каримовых поистине поражает воображение. Это гребаный двухэтажный дворец, от одного только взгляда на который потеют ладони и предательски сосет под ложечкой.

Потупив голову, смотрю на ободранные носы своих изношенных кроссовок и впервые в жизни остро ощущаю собственную ущербность. На фоне окружающего великолепия наша с мамой нищета как никогда ярко бросается в глаза.

Мы не из этого мира. И находимся здесь только потому, что богачи сами не чистят свои сортиры.

– Здравствуйте! Вы же Ольга? – к нам приближается женщина в аккуратном белом передничке.

– Добрый день, да, – кивает мама. – А это мой сын, Ранель.

– Очень приятно, – женщина проходится по мне вежливым, но прохладным взглядом и снова фокусируется на матери. – Напоминаю, что меня зовут Инесса. Мы с вами общались на собеседовании. Пойдемте, я покажу вам место, где вы будете жить.

Домик для прислуги представляет собой небольшое, но вполне уютное одноэтажное здание. Здесь есть несколько спален, туалет и даже душевая. По сравнению с мастерской в храме отведенная нам с мамой комната – натуральные хоромы. С трудом верится, что отныне мы будем спать на настоящих кроватях, а не на прохудившихся матрасах, брошенных прямо на пол.

– Ну что ж, осваивайтесь и приводите себя в порядок, – инструктирует Инесса. – К рабочим обязанностям приступаете завтра с самого утра. Поэтому в шесть ноль-ноль жду вас на кухне.

– Хорошо, – немного смущенно отзывается мать. – Спасибо вам.

Инесса озаряет нас дежурной улыбкой, а затем оставляет наедине.

– Ну вот, это наш новый дом, – провозглашает родительница, осторожно присаживаясь на краешек кровати. – Как тебе тут, Ранель? Нравится?

– Угу, – отвечаю я, приближаясь к небольшому створчатому окну. – Прикольное место.