Какими бы стальными ни были его нервы, водная стихия для него — непреодолимая фобия.

Мощная грудная клетка ходит ходуном, заталкивая кислород в легкие. Его глаза мечут разряды синих молний, предвещая шторм, ураган и апокалипсис лично для меня.

— Ответь на один вопрос, Мой Сладкий! Где этот человек? — сжимающиеся челюсти и тяжелый взгляд намекали мне, что больше я не добьюсь от него ни одного слова.

От этого отчаяние накрывало с головой, путая сознание остервенело мечущимися там мыслями, что больше нет ни единого шанса найти отца в этой стране варваров и нищебродов.

— Он жив? Он в вашем вонючем канале? Код Д-28? Говори! — хлестала я его по спине шомполом от автомата.

Его гладкая кожа от ударов вздувалась кровоточащими полосками, но он даже не вздрагивал, не говоря уж о том, чтобы издать хоть звук. Стоя за его спиной, я рыдала, сама не понимая, от чего больше — от того, что я бессильна или от сострадания к самому ненавистному человеку на планете. Но как бы я его ни презирала, я не могла погасить в себе восхищение его стойкостью, окуная его снова и снова в воду, я выбилась из сил задавать ему вопросы и полосовать и без меня испещренную шрамами кожу.

«До конца любой ценой» — так гласит одна из строк на его татуировке, среди прочих заповедей воина. Его можно уничтожить, но победить никогда!

Я видела, как он измучен, иначе быть не могло. Длительное заключение, болезнь, голод со вчерашнего дня и мои издевательства.

В моей груди погасло все, не осталось даже ненависти к нему, просто зияющая чернотой пустота. Как расколотившая на эмоциях посуду в доме разозленная женщина, я утратила силы продолжать допрос. Весь мой запал, что его сломает его же фобия, разбился о титановый стержень Сладкого.

Человек, стоящий передо мной на коленях, разрушил всю мою жизнь, начать сначала которую я уже не смогу, но сейчас, глядя на него, я размышляла, как вернуть его обратно в Россию. Возможно, и его дома кто-то ждет...

— Лин… — пробормотал разбитыми губами Сладкий и нахмурился.

— Откуда ты знаешь мое имя? — встрепенулась в моей душе надежда, что он скажет! Что признается наконец!

Я чувствовала, как мои щеки обжигают слезы, это имя Сладкий мог узнать только от одного человека! Упав перед ним на колени, я заглядывала в его глаза, наплевав, что он видит мои эмоции

— Это он тебе сказал, что меня зовут Лин? Где он, прошу, скажи, пожалуйста!

Сладкий снова зашевелил губами, но настолько тихо, что я на автомате придвинулась ближе. Пронизывающий взгляд голубых глаз — последнее, что я увидела, прежде чем от сильнейшего удара его лбом по моей голове я потеряла сознание.

Приходила в сознание, и чувства оживали по очереди. Сначала вернулся слух, режущий звоном цепи и скрипом балки, но, распахнув глаза, я снова зажмурилась от ворвавшегося прямо в мозг слепящего солнечного света. Голова раскалывалась от шишки чуть выше лба и до затылка.

Отвернув голову в сторону, чтобы не ослепнуть, я уставилась на мокрые доски в том месте, где отдыхал Сладкий между заплывами.

«Сбежал», — равнодушно подумала я, почему-то испытав облегчение от этого. С абсолютным безразличием я разглядывала синее море. Вот и все. Конец истории.

Накрывающую тоску от мысли, что пока он был здесь, в моей душе жила надежда, а теперь не осталось ничего, прервал тихий злобный хрип: «Лин!». 

Повернув голову, я вытаращила глаза на болтающегося на цепи Сладкого. Невообразимо! Он не смог расстегнуть наручники и поднимался вверх на раскачивающейся цепи к креплению, которое он точно сможет снять.