«Ты слишком много думаешь, действуй», — говорю себе и задираю её блузку до самой шеи. Освобождаю из плена кружева сосок, склоняюсь, провожу по нему языком. Грудь откликается мурашками, топорщится горошинка соска. Я смыкаю вокруг него губы, втягиваю его вместе с воздухом, на секунду её ладонь опускается на мой затылок и тут же съезжает вниз, скользя по волосам. Я хочу, чтобы она сминала мои волосы, чтобы прижимала лицо к своей коже, но она не делает этого.

Она ведет себя будто шлюха, заказанная на восемнадцатилетие. Дозволяет трогать себя где хочется, ласкать, а сама аккуратно наблюдает. Безучастна, дабы не спугнуть любопытного, но и не возражает. Шлюхе заплатили, это её работа. А с этой что не так? Какая ей от меня выгода? Правильно – никакой. Всё, что могла, она уже получила от отца. Тогда какого хера терпит то, что я вытворяю, не пытаясь кайфануть сама?

И тогда я решаю не церемониться. Стаскиваю с неё брюки, наизнанку, вместе с бельем и тапками. Раздвигаю ей ноги и устраиваюсь между ними. Придавливаю своим телом, целую в шею, неподатливые губы, прикусывая их, нетерпеливо расстёгивая свои брюки. Я почти уверен - она меня остановит. И на самом краешке сознания боюсь этого. Её ноги раздвинуты, касаюсь промежности пальцами, чуть проникая внутрь и словно хмелею разом. Аглая может и в силах, но тело обмануть не может, и обильно выступившая смазка тому доказательство. И не давая ей шанса оттолкнуть меня, резко вхожу, рывком. Она шумно вдыхает воздух и замирает на мгновение.

Нежную кожу Аглаи царапает молния моих, едва приспущенных, брюк. Наверняка оставит следы на внутренней стороне бедра. Бурлящая в жилах кровь едва не вскипает, несколько раз меняю темп, наблюдая за её реакцией. Белеющее в темноте лицо Аглаи кажется восковым, замершим на веки вечные. Полное отсутствие эмоций. «Это всего лишь стул», зачем-то вспоминаю я. Хотя прекрасно понимаю почему. Вид Аглаи такой отрешенный, будто в её голове крутится одна лишь фраза: «это всего лишь тело». Это бесит, это будит ярость. Я ускоряюсь, сминаю ладонью её грудь. Аглая прикрывает глаза, чуть раздувая ноздри… я вижу эту мимолетную, едва уловимую слабость, башню сносит окончательно и я кончаю, успев в последнюю минуту отстраниться.

Застегиваю брюки, сажусь и закуриваю. Затылком чувствую её осуждающий взгляд. Он давит, пробирается под корку, до самого мозга. Делаю глубокие затяжки одну за другой и откидываю сигарету на половине. Окурок пикирует в тлеющие угли, не повернувшись спрашиваю:

— Тебе помочь одеться?

Голос хрипит, я сглатываю, поднимаю бутылку, с остатками воды, выпиваю до самого донышка и поворачиваюсь. Аглая уже оправила блузку, выворачивает брюки. Бездушно, механически. Натянула их, отыскала свою обувь, подцепила двумя пальцами, держит на весу и только тогда удостаивает внимания:

— Справилась сама.

Я приближаюсь, отбираю у неё тапки. Грею об себя её ступню, обуваю, поправляю пальцем задник, пряча в него пятку, тоже самое проделываю со второй ногой. Встаю, беру её за руку и рывком поднимаю на себя. Она и тут не сопротивляется, прижалась в глаза смотрит. «Что ты ещё для меня приготовил?» — говорит её взгляд, а я сдаюсь. Тру ребром ладони гудящие виски, отвожу глаза. Не выпуская её ладони поднимаю с земли пиджак, закутываю её в него и веду Аглаю к машине. Усаживаю на переднее пассажирское, сам сажусь за руль и достаю ключи.

Она, похоже, не удивлена, догадалась. Раскусила меня. Не сразу, конечно, примерно с того момента, когда я отказался идти звонить второй раз.