- Жарко! Не надо! Жжёт! Нет!

По толпе пронёсся одобрительный гул. Видеть чужие страдания, оставаясь в безопасности – одно из самых больших удовольствий для людей. Дора перешла на истошный крик, и в ответ ей хором загремела латынь: доминиканцы молились, изгоняя дьявола.

Струя чёрного дыма потянулась вверх, запахло жжёной плотью. Знакомый ещё с Арраса запах пробудил воспоминания, но я сосредоточилась на том, что происходило вокруг. Магия огненной стихии всегда была для меня родной.

«Иди ко мне!» Поток горячего воздуха взвился в ночное небо, закружился и обрушился вниз тлеющими искрами. Мою сторону площади обдало жаром. Крики стихли, обугленное тело повисло на цепях.

Как страстно преследуют колдовство доминиканцы, как тщательно изучают обрывки колдовских знаний, что случайно удаётся добыть! Но не знают самого главного: горящий человек – источник немалой силы. Высвобождаясь в огне, эта сила течёт туда, куда направляет её Природа. Покойся с миром, полоумная Дора. Разумом ты не славилась, а вот здоровьем обладала отменным. Теперь сила твоего сгоревшего тела принадлежит мне. Пожалуй, сохраню её до полнолуния, пока не укреплюсь силами Природы.

Дора догорала плохо. Часть тела почернела, но один бок даже не обгорел, храня розоватый оттенок молодого тела. Брат Фома недовольно приказал принести ещё хворосту. Пламя взвилось с новой силой.

Наконец, всё закончилось. Обугленный столб с раскалёнными цепями возвышался среды груды красных углей. Один из помощников обошёл толпу с раскрытой сумой, собирая щедрое подаяние. За такое зрелище, пожалуй, стоило хорошо заплатить.

При свете факелов брат Фома взошёл на верхнюю ступень кирхи, по пути покровительственно похлопав Абготта по плечу. Вытянувшись в полный рост, монах окинул площадь взглядом, а затем торжественно вручил испещрённый латынью манускрипт патеру Теодору:

- Призывая в свидетели достойных горожан, передаю патеру Теодору описание преступлений и казни ведьмы, а также рекомендации по выявлению ведьм в дальнейшем! Господь всемогущий да поможет Кларану! Да освободится он от гнёта нечисти и процветает, как прежде!

Потрясённая увиденным толпа ещё немного постояла, глядя на тлеющие угли, а затем начала таять. Абготт так и сидел на ступенях, уронив голову на скрещенные руки.

- Вам пора домой, - тихо сказала я, шагнув к нему.

Сдавленным голосом Абготт прошептал:

- Это был мой крест, моё испытание… Думал, она просто больна…

- Молитесь о её душе, - я коснулась его виска, насылая дремоту. Пусть бредёт домой в полусне, даже если кто подумает, что он пьян, не осудит его сегодня. Дойдёт – упадёт на пороге и крепко заснёт до завтрашнего вечера. А когда проснётся, уже будет легче.

Сожаление – одна из самых тяжких болезней людей. А мне пора подумать о себе и своих планах.

Люди расходились по домам, некоторые решили заночевать у знакомых, чтобы не отправляться восвояси по ночной дороге. На боковой улочке меня догнала Мелина, служанка Бюрхов:

- Жанин, госпоже неможется… Она просила позвать вас, как только всё закончится.

Обычно у Мелины был гордый вид, насколько только может быть у пятнадцатилетней крестьянской девчонки, которой повезло служить в богатом доме. Но сейчас, похоже, она переживала за хозяйку.

Дом Бюрхов, высокий и добротный, стоял на одной из главных улиц, но подошли мы к нему задворками. Ещё один верный знак, что мне пора покинуть Кларан.

На первом этаже суетились слуги, помогая хозяину выгружать мешки. Заметив меня, они переглянулись и ухмыльнулись: приход знахарки на дом – всегда признак беды с домочадцами. А сколь щедро бы ни платил Бюрх своим подёнщикам и слугам, среди них находилось мало таких, кто любил бы свою работу и хозяев.