Так было всегда, во все века, у всех людей.

Сын должен жениться, и жена должна родить ему детей, чтобы они сохранили нажитое отцом, дедом, прадедом, чтобы преумножали... Дерево рода должно расти.

Где-то глубоко, на самом дне сознания, я понимала – выгорни не осознают, что делают. Желание старика, такое простое и понятное, осталось в его памяти с тех пор, как он был человеком. Желанием сына было – почитать отца и выполнять его волю. Они уже давно не знали, зачем им это нужно, ради чего. Не знали, что желание продолжить род, увидеть своих детей, увидеть детей своих детей у людей продиктовано... любовью. Они не знали любви. Они были пустыми.

Но даже если в них больше не было души, они продолжали жить, ведомые инстинктами и самыми сильными желаниями, которые остались в их памяти, как глубокий след в глинистой почве.

Я кричала, срывая голос, пока сын-выгорень тащил меня за ноги по полу часовни. Плакала навзрыд, когда он бросил меня на постель из сухой листвы. Передо мной то и дело мелькало ничего не выражающее лицо старика, который стоял здесь же. В его мертвенных белых глазах не было ничего. Пустота. И тень, тянущаяся из его человеческого бытия...

«Сын должен продолжить род. Сын должен взять жену»...

Они не чувствовали моего страха. Не понимали, что такое страх – он давно уже был им неведом.

И от осознания этого мой страх становился в разы сильнее.

Чувствуя, как надо мной нависает тень выгорня, я попыталась встать. Локти и колени разъезжались на скользких листьях. Не удержавшись, я завалилась набок – и невольно взгляд метнулся вверх. Туда, где надо мной склонялось лицо пустого – с налипшими на свободные от густой растительности участки лица комками сухой грязи, с белыми яблоками пустых глаз...

«Они не знают, что делают... - билась в моем сознании мучительная мысль. – Они даже не понимают, что делают!»

Талисманы!

Я помнила, что в потайных карманах платья у меня спрятаны талисманы, которые могли бы помочь обездвижить выгорней или даже усыпить. Спасение – вот оно, совсем рядом, оно со мной, но – боги, мне не дотянуться!

Если бы мои руки не были связаны, думала я, делая отчаянную попытку встать.

Но когда мне уже удалось подняться на колени, большие руки схватили меня за плечи и опрокинули обратно. Запах сухой листвы – запах сырости и земли, - окутал меня лишь на несколько мгновений, а на смену ему пришли другие.

Меня обволокло тяжелым смрадом – не вдохнуть. Тело сковало от навалившейся тяжести – не пошевелиться. Страх сковал внутренности – не закричать.

Отвращение. Отчаяние. Ужас.

«Лучше бы я умерла десять лет назад...» - подумала я, чувствуя, как глаза заволокло горячими слезами.

- Лучше бы умерла, - тихо, так что даже я едва слышала себя, прошептали мои собственные губы.

Тогда бы я не осталась одна. И меня бы не постигла такая страшная, жуткая... немыслимая участь...

«Будь ты проклят, Райан Кингсворд, - подумала я на пороге беспамятства, готовая потерять сознание от ужаса. – Будь ты проклят, что не убил меня в тот день, когда убил всю мою семью. Это все твоя вина!»

Но потерять сознание мне было не суждено.

С оглушающим звоном разлетелись в дребезги окна часовни.

Миг – и я почувствовала, что больше не задыхаюсь от невыносимого смрада – о боги, я снова могла дышать! А тяжесть чужого тела не давила на меня, не вминала в пол.

Тяжело дыша, я попыталась приподняться, а когда мне удалось наконец принять сидячее положение, скорее, почувствовала, чем увидела, что над моей головой нависает что-то большое. Непроизвольно подняв глаза, я обомлела от представшего зрелища.