– Я ничего плохого не сделала! Мне надо домой. Меня мама ждет.

– Можешь забыть о своей прошлой жизни. Ты никогда в нее больше не вернешься.

– Нет! Я не верю, не верю!

– Теперь ты моя, и правило у нас только одно: ты мне подчиняешься и уважаешь, либо я тебя наказываю.

– Что вам от меня надо? Зачем я вам? Я всего лишь студентка. У меня ничего нет, кроме бабушкиной квартиры.

– Ты больше не студентка. Ты товар и будешь меня слушаться, а я буду тебя учить.

Наконец мои глаза привыкли к темноте, и я вижу высокую тень у дверей. Он стоит полубоком ко мне. В капюшоне.

– Чему учить? Чему?!

– Как быть рабыней. Я тебя вышколю или…

– Или что?

– Или сломаю.

Услышанное окатом ледяной воды проносится по венам, этого не может быть, не так, не со мной точно.

– Я не ваш товар! Я не ваша рабыня!

– Скоро ты будешь думать и говорить иначе.

Он нажал на ручку двери, а мне стало страшно, что я снова останусь одна в этой темноте.

– Стойте! Пожалуйста, скажите, как вас зовут?

– Для тебя я Хозяин. Или Господин. Я даю тебе право выбора, как ты можешь меня называть, – пробасил своим низким голосом и вышел за дверь. Я услышала, как щелкнул замок. Мой похититель закрыл меня на ключ, я снова оказалась одна голая в этой кромешной тьме.

Я не помню себя до десяти лет. Так, только обрывками мелькает церковь. Мать часто туда ходила, и все, что я о ней помню, – размытый, нечеткий образ.

Я не знаю своего происхождения и места, где родился. Вероятно, это было слишком неважным и быстро стерлось из памяти, сменившись чем-то иным.

Мое самое раннее детское воспоминание – это кровь, грязь и тухлый отвратный запах, от которого хотелось содрать с себя кожу и провариться в спирту.

Мне было десять, когда меня поймали на улице и затолкали в фургон, ударили с размаху по лицу и вкололи какую-то дрянь, после которой меня вырубило на несколько часов. Или дней, потому что, когда я пришел в себя в фургоне, там уже были другие дети. Много. Много детей.

Было похоже, что мы пересекали границу, потому что совсем скоро я впервые услышал другой язык, много разных языков.

Иврит, турецкий, русский и арабский. Тогда я не понимал ни одного из этих языков, но на них говорили другие дети, которых мы подбирали по пути. Маленькие, от четырех до двенадцати лет. Мальчики и девочки с разным цветом волос и глаз. Большинство из них спали, но некоторые просыпались и начинали скулить, ходили под себя, или их просто тошнило от страха.

Мне тогда впервые показалось, что я попал в ад, но я ошибся. Это было чистилище, настоящий ад был впереди.

Мы ехали шесть или семь суток с небольшими остановками и пересекли несколько границ. Я не знал, где мы находимся и куда нас везут. За рулем был водитель, рядом с ним охранник, а еще один в кузове.

Я проснулся быстрее всех, но не подавал виду, быстро поняв, что это сыграет со мной злую шутку. Я притворялся спящим, наверное, где-то видел такое в фильме, и, пожалуй, это меня спасло. Я бы не справился ни с одним из этих взрослых мужиков.

Нас не кормили и не выводили в туалет, потому уже на вторые сутки в фургоне стоял просто отвратительный смрад от испражнений, но, кажется, это не волновало этих упырей.

Они общались на языке, который был мне непонятен, и я чувствовал себя тупицей. Я ориентировался только по их интонации и еще увидел, что у охранника по имени Сулейман есть настоящий пистолет. Это усмирило меня, и я решил подождать еще немного до момента, пока смогу сбежать.

К сожалению, другие дети не понимали этого. Они приходили в себя, начинали плакать. Тогда охранник из кузова колол им какую-то гадость в руку, от которой они закатывали глаза и отключались.