– Руки мойте – и за стол!

Мама себе не изменяет. Она, как в сказке: вначале накормить, напоить, спать уложить, а потом уж и расспрашивать. Никогда не спешит, не теребит, не дёргает. У неё своя, особая тактика: она знает, что её дети, когда надо, поделятся чем-то личным.

Рейнер часто в шутку называл меня строгой учительницей. Он просто никогда не видел мою маму. Она оставила школу, когда в семье родились близнецы, но, как любит шутить папа, учитель не профессия, учитель – это диагноз.

– Я быстро, у меня дела, – Андрей хмурит брови, и видно: о чём-то думает. Я даже догадываюсь о чём. Он пару раз сбрасывал настойчивый телефонный звонок, пока мы добирались до дома.

Судя по всему, невеста. Невеста, которой он изменил с Машкой. Или всё же наоборот?.. В данном конкретном случае измена не казалась мне ужасным событием. Видимо, критерии всё же разные даже для этого… явления в нашей жизни.

Он уже сел за стол и вибрировал, как натянутая струна. А я всё же задержалась и позвонила Машке с нового номера телефона.

– Твой Рейнер приходил, – она сразу – с места в карьер.

Я с трудом сглотнула ком, что застрял в горле и никак не хотел проходить. И дело не в утренней тошноте, которая не так уж сильно, но всё же немного доставляла неудобства.

– Как он? – каркнула, как ворона.

– Ну, держится. Что я ещё могу сказать? Не обрадовался, нет. Огорчился. Если ты это хотела услышать.

Я знаю. Конечно, я знаю. Может, я и не была смыслом всей его жизни, но то, что мы испытывали друг к другу, никак не могло потухнуть за несколько дней разлуки.

– Надеюсь, ты не наговорила ничего лишнего?

Машка фыркнула.

– За кого ты меня принимаешь, Сотникова? Всё, что между вами, – это ваше, и разбираться с этим – только вам. Всё, как и договорились: я отдала письмо, он прочитал и ушёл. Расстроенный очень. Кажется, мужик в непонятках, что случилось. Но это уже его проблемы, которые на него навешали ты и твоя трусость. Прости. А так – я прибрала, цветы полила. Ключи хозяйке квартиры, извини, не отдала. Я решила, что мне нравится это место. И было бы глупо его упустить. Раз уж ты так бездарно свинтила.

Она меня ранила. Но её прямота и справедливость – всё же черты характера. Это больно, но не обидно.

– Илья не будет разбираться. Он гордый. К тому же, не так много нас и связывало.

Машка опять фыркнула. В этот раз – сильнее и пренебрежительнее.

– Кажется, кто-то плохо знает мужчину, с которым спала и от которого пятьдесят на пятьдесят у неё ребёнок. А как по мне – так вообще там соточка в процентах, но это тоже лишь моё личное мнение, на которое можно забить и не услышать.

– Маш, не надо, – прошептала я и снова сглотнула горький ком.

– Всё, молчу, молчу, а то по морде получу и подвиг свой не совершу.

Я вдруг поняла, что с губ рвутся злые слова. О ней и об Андрее. О том, что она, кажется, тоже не великий знаток мужчины, которого – я теперь была тоже на целых двести процентов уверена – до сих пор любит и с которым у неё ничего не закончилось. Но я пересилила себя. Промолчала.

– Аня, ты где? – это мама волнуется.

– До встречи, Маш, – скороговоркой попрощалась с подругой и отключила телефон.

– Иду! – прокричала и всё же помыла руки.

Андрей ел быстро и поглядывал на часы. Я ковырялась и старалась не дышать. Меня подташнивало. Мама сидела, подперев кулаком щёку, и любовалась нами.

Идиллия. Почти. Но внутри снова закручивалась пружина, потому что сейчас Андрей уйдёт, а мне предстоит разговор с мамой.

Я могла бы, конечно, оттянуть неизбежное, но смысла в том не видела. Нужно проговорить основное вслух – и больше не придётся напрягаться.