К счастью, то же самое могу сказать и о мёртвых. Если в Ледяном Логе и водились призраки, то я пока что не имела счастья с ними познакомиться. Надеюсь, так будет и дальше. Хватит с меня потрясений и переживаний.

Теперь пусть Герхильд переживает и потрясается. От моих признаний. Чувствовать ему полезно. А мне полезней всего будет во всём сознаться. Только бы Блодейна раньше времени не узнала о том, что Скальде знает. Не прощу себе, если пострадает Лёша! Или мама с бабушкой…

Эта мысль, уже бесконечно долго точившая моё сознание, заставляла замедлять шаг, оглядываться назад, кусать в волнении губы и ещё отчаянней желать быть обнаруженной.

Но бравых вояк нигде не было видно.

Никак не напируются.

Исповедоваться этому Фиг-Кто-Отнимет-Мою-Добычу было страшно. Я боялась не столько за себя, сколько возможных последствий, которые, не дай бог, придётся расхлёбывать Лёше.

С другой стороны, Скальде ведь не какой-нибудь сопливый маг-недоучка. Тальден как-никак. Будущий правитель. А Блодейна пусть и супервумен, но и на такую, уверена, найдётся управа.

Главное, чтобы понял. Чтобы не оттолкнул…

В покоях наследника мне прежде, в отличие от одной златогривой бестии, бывать не приходилось. Лишь однажды видела широкие резные двери, закрывавшие вход в святая святых. Нам их продемонстрировала эссель Тьюлин, когда проводила экскурсию по Ледяному Логу. И сказала, что после женитьбы (в случае, если Герхильдова избранница не финиширует в саду в виде ледяного памятника), новоиспечённый правитель и его новоиспечённая ари переберутся этажом выше. В покои, которые раньше занимали император с императрицей.

Интересно, отчего они умерли? Скальде едва перевалило за тридцать, значит, и родители его были ещё достаточно молоды. Для тальденов и алиан пятьдесят-шестьдесят лет — не возраст. И тем не менее прежние правители ушли из жизни.

При виде стражника, выводящего рулады у заветных створок, я испытала двойственное чувство: радость, что всё складывается так замечательно просто, и тревогу, а вдруг своим признанием сделаю только хуже. 

И вообще, может, Скальде уже десятый сон видит. Или, что более вероятно, злющий лежит в своей кровати и считает перепрыгивающих с облачка на облачко дракончиков, борясь с бессонницей. А тут я нарисуюсь с душещипательными историями.

И раздраконю его ещё больше.

Повернула было обратно, но тут же отругала себя за малодушие. Наверное, тело накладывает на сознание свой отпечаток. Ещё немного, и тоже превращусь в трусиху, какой была Фьярра.

Горячо попросив Фортуну в порядке исключения хотя бы сейчас не поворачиваться ко мне филейным местом, на цыпочках, стараясь не производить ни звука, пересекла галерею, оглашаемую храпом, приумноженным гулким эхом.

Укоризненно покачала головой, поравнявшись с явно пребывавшим подшофе охранником (много он в таком состоянии здесь наохраняет), упёрлась ладонями в прохладное дерево и бесшумно скользнула в полумрак незнакомой комнаты.

Словно мотылёк полетела к свету, к манящему теплу каминов. К нему… К своему теперь уже любимому дракону, к которому меня тянуло, словно он был гигантским магнитом, а я ничтожной песчинкой металла.

Шаг, другой. Сердце ускоряло свой ритм, стучало оглушительно громко. Но не от страха. От радости, что наконец сброшу с себя груз обмана. Наконец всё ему расскажу.

Признаюсь во всём. И самое главное тоже скажу. Что я его…

Лю…

Мысль рассыпалась пеплом.

И глупый мотылёк, опалив себе крылья, теперь трепыхался в агонии, сгораемый в пожаре собственных чувств.

Их было слишком много. Слишком много смятения, обиды. Злости. Они обрушились в одночасье. Выжгли всё внутри смертоносным пламенем. И продолжали жечь, превращая меня в жалкие угольки. И сердце, обожжённое, кровоточащее, почернев, рассыпалось невесомыми хлопьями.