“Он псих! Больной!” — паниковала внутри девушка.

— У тебя будет выбор, — опять дернулась Маша, услышав грубый и в то же время спокойный голос Уильямса справа от себя. — После наказания ты можешь уйти в свою комнату или… — тут он замолчал. У Маши зачесалось между лопатками от желания узнать, что же за “или” ее ждет.

— Или? — очень тихо и осторожно спросила она.

— Или можешь попросить ласки, — усмехнулся Сэм, отчего у Маши внутри все сжалось до размера яблока.

“Попросить?! Ласки?! Иди на хер!” — сразу ответила про себя Маша.

— Понятно?

— Понятно, Хозяин.

Машу схватили за плечо и потянули в неизвестном направлении. Судя по движениям Уильямса, они опять куда-то шли. Спустя пару шагов сильные руки схватили Марию и с легкостью усадили на что-то мягкое.

“Диван”, — догадалась девушка.

Сэм рывком потянул девушку на себя. Та неуклюже распласталась животом на его коленях. Локтями Маша упиралась в мягкую обивку дивана с одной стороны, а ногами, немного согнутыми в коленях, с другой.

— Повтори, за что тебя наказываю? — хрипло спросил Сэм. Его ладонь коснулась мягких и упругих ягодиц. Огладив обе половинки, он невзначай нырнул глубже, задевая половые губы. Маша лишь тихо ойкнула от неожиданного прикосновения.

— З-за разбитую тарелку и халат, Хозяин, — дрожащим голосом повторила свой приговор девушка. К прикосновениям Уильямса она оказалась не готова. Вернее, к мягким прикосновениям. Мужчина нежно мял кожу. Изучал ее поясницу. Гладил бедра. Внутри Марии начинало разливаться непонятное тепло. От этого девушка еще сильнее прикусила нижнюю губу. Тело предало ее, не успев даже попробовать сопротивляться.

— Тридцать ударов. Считай в голос и повторяй: «Простите дуру, Хозяин», — на полном серьезе говорил Сэм.

Маша старалась дышать. Настроиться. Но когда на попку опустилась тяжелая ладонь, из головы вылетели все настройки.

— Мария, — грозно рыкнул Сэм, напоминая о ее обязанностях.

— Раз, простите дуру, Хозяин, — выдохнула Маша, зажмурив глаза. Пальцы со всей силы вцепились в край подушки. Колени задрожали.

“Терпимо”, — подумала она.

— Д-два, простите… — повторила Маша всю фразу. Сила удара немного увеличилась.

На пятом девушка уже шипела, подгибая пальцы на ногах. На двенадцатом еле слышно стонала. На семнадцатом из глаз потекли слезы, и в голове зародилась мысль остановить это безумие. Но Мария молчала. Глотала слезы. Ругалась про себя. Проклинала Уильямса и молчала.

— Двадцать… — тут она застыла. Сбилась. Громко всхлипнув, Маша, заикаясь, повторяла: — Двадцать… д-двадцать…

Все тело било ознобом. Пот струился по спине. Попа горела от боли. Завтра Маша точно не сможет сесть на стул. А может, и послезавтра. Мысли превратились в кашу и упорно не собирались в кучу.

— Не скажешь цифру, добавлю еще пять ударов, — от спокойного голоса Сэма девушка еще сильнее заревела.

“Двадцать… три? Два? Думай!” — лихорадочно вспоминала Мария. Плюс пять ударов подействовали отрезвляюще.

— Двадцать два-а-а-а-а! — взвизгнула она, когда тяжелая ладонь опять больно приложилась в покрасневшей коже. — Простите дуру, Хозяин.

— Это двадцать два?

— Нет-нет! Двадцать три, простите дуру, Хозяин, — ретировалась Маша.

Ладонь немного побаливала. Глядя на багровую кожу, Сэм мысленно корил себя за потерю контроля. Последние четыре удара дались Маше особо тяжело. Пришлось зажать ее ноги между своих, чтоб не дергалась. Девушка пищала, шипела как кошка, рыдала навзрыд, но продолжала принимать наказание. На тридцатом ударе она уже не говорила. Что-то промямлила нечленораздельно и уткнулась в подушку дивана. Громкий женский вой разносился по всей квартире.