Я всегда считал все эти дикие страсти, мелодрамы и трагедии на любовной почве блажью. Смотрел на всех влюблённых со здоровой долей скептицизма.

Ну, вот Ян. С ним всё понятно. Несса – девочка хорошая, правильная, умная, чистая. Она – нераскрывшийся бутон. Он, молодой балбес, ей под стать: тоже правильный, несмотря на молодость – в чём-то даже старомодный и несколько приторможенный, как робот.

Яну двадцать четыре, мне на десять лет больше. Я взрослее, мудрее, опытнее, прошёл не совсем лёгкую школу жизни, испытал кучу потрясений, приключений, кидался из крайности в крайность и диких страстей тоже не избежал.

Но всё, что происходило между мной и девчонками, я никак и ни разу не мог считать «любовью всей моей жизнью». Скорее – страсть, вожделение, сумасшедшее влечение. И всё ниже пояса. До груди, где очень исправно билось моё сердце, никто не доходил.

Нет, у меня там не панцирь. А я не бездушная дубина. Просто в жизни моей всегда были несколько иные приоритеты. Когда мозги на место встали, я решил, что хочу чего-то в жизни добиться. Выбраться из ямы бедности, стать кем-то, иметь своё собственное дело и ни перед кем не прогибаться.

А девушки… их всегда в моей жизни хватало, но это не то, на что следует делать ставку. Сегодня одна, завтра – другая. И ничего глобально не меняется.

И вот теперь на руках у меня мелкая собачонка-папильонка, шебутная, беспокойная, как птичка. А я как бы за неё в ответе.

Нет, Шуша держалась хорошо. Даже хорохорилась и показывала миленькие зубки. Пыталась задирать нос и язвить. Но хватило её ненадолго. Эпизод с выкинутым на помойку телефоном не в счёт. Там я её немного мог понять: привычный мир рухнул, а к новому она пока готова не была.

Мы высадили Яна и Нессу неподалёку от дома Олеси – сестры Яна по отцу, и на этом этапе наметился глобальный переворот.

Я увозил девчонку прочь, а она прилипла к заднему стеклу и смотрела на удаляющуюся сестру так, будто жизнь её закончилась. Это было непривычно и немного жутко. Всё равно что ребёнка обидеть – беспомощного и беззащитного.

– И-и-и… - заскулила она тонко и жалобно, как только мы повернули, и смотреть стало не на кого. Рухнула на сиденье, словно у неё кости сломались. Ну, точно, как маленькая собачка, потерявшаяся в огромном городе.

Я отнюдь не рыцарь. И вряд ли великий утешитель. Что со всем этим делать, я понятия не имел, хоть и перед Яном строил из себя крутого мачо, которому всё по плечу.

– Ну, и чего ревём? – спросил, пытаясь казаться неприступным и равнодушным. Но, к удивлению, чувствовал себя чуть ли не Джеком Потрошителем.

Однако. С чего бы это вдруг?

– И-и-и, – ревела ещё горше Шуша и размазывала слёзы ладошками по щекам. Ребёнок. Маленький, испуганный, загнанный в угол зверёк.

По сути, так и было. Сколько ей?

Внутри засел холодок. Интересно, Шуша хоть совершеннолетняя? Я как-то об этом раньше и не подумал. Может, она малолетка?

– Не плачь. Всё будет хорошо, – выдал я тупую фразу, которая никакой смысловой нагрузки не имела и как бы призвана была утешать и успокаивать. Но вряд ли это так.

– Откуда тебе знать, дубина стоеросовая! – огрызнулась Сусанна, и я почти выдохнул. Раз кусается, значит, всё в порядке. Очухается.

– Ниоткуда, – пожал я плечами.

Шуша опять тихонько завыла, и я ей больше не мешал. Пусть поревёт. Девушки любят. Им надо. Кажется.

Как оказалось, я дилетант там, где дело касалось тонких девичьих душ. Тело – да, по моей части. А душа – увольте. Лучше в уме цифры поскладывать.

Но с цифрами у меня как-то не заладилось: я всё время прислушивался. Шуша выла, всхлипывала, шмыгала носом, потом тихонько ругалась, наверное. Бормотала что-то. А может, сетовала на свою горькую судьбу.