В итоге, когда на пороге появляются Машка с Артёмом, я сижу в его рубашке и с неестественно прямой спиной осатанело щёлкаю мышкой, делая вид, что капец, как занята.
— О, привет, — удивляется сестра, — а ты чего без света, я думала тебя дома… — и, щёлкнув выключателем, наконец замолкает.
Повисает такая красноречивая пауза, что мне хочется испариться или хотя бы провалиться этажом ниже.
— Я пойду руки помою, — нарушает тишину Артём.
Он исчезает, и на короткое мгновение мне становится легче, но тут же вспоминается целая коллекция моих трусиков на сушилке в ванной, среди которых и любимые застиранные повседневки в дурацких слониках и с размахрившейся кружевной резинкой…
— Стой! — взвизгиваю я и бросаюсь следом за Артёмом, но Машка властно перекрывает проход рукой и, окинув меня тяжёлым взглядом, указывает подбородком на спальню:
— Ну-ка, дорогуля, на пару ласковых…
Плотно прикрывает за нами дверь, прежде чем гневно зашипеть:
— Ну и как это понимать?!
— Хороший вопрос! — Меня всё ещё потряхивает, но нападение, как известно, лучшая защита, поэтому я аж на цыпочки привстаю: — Ты с ума сошла? Почему не предупредила, что притащишь его? Ты, типа, не знала, что я могу быть неожиданно полуголая?
Она знает, для нас рассекать в одном нижнем — нормальная домашняя обстановка, поэтому немного сбавляет тон:
— Ник, ну ты же могла просто крикнуть, чтобы мы не входили, или обязательно было этот цирк устраивать?
Открываю рот, чтобы огрызнуться… но лишь глупо захлопываю. Сказать нечего. Я действительно дура, что не сделала именно так. Просто настолько перепугалась, что мозг отшибло. Что ж, крыть нечем, поэтому сцепляю руки на груди и включаю обиженку:
— Подумаешь, рубашку взяла, прям трагедия! Следующий раз вообще голой останусь, поняла? Поэтому, если не хочешь, чтобы твой дорогуля заценил мои формы, будь добра, предупреждай, когда решишь притащить его сюда снова! Устроила тут проходной двор! Мне, между прочим, тишина нужна, чтобы нормально заниматься!
Когда Машка собирается ответить что-то не менее едкое, мы обе слышим, как Артём выходит из ванной, и сестра тут же снова понижает голос до шёпота:
— Хорошо, предупреждаю: отныне он может появиться здесь в любой момент, потому что у него теперь есть свой ключ. Так что впредь, изволь, пожалуйста, ходить одетой! Причём, одетой в свои вещи!
— Ключ?! Да с какой стати? Может, ты ещё и ночевать его сюда притащишь?
— А вот это тебя точно не касается.
— Да ты что! А ничего, что я тоже здесь живу?
— Ну и живи, кто не даёт? Забирай себе эту комнату и хоть на голове тут стой, но, когда будешь выходить на общую территорию, веди себя как нормальная!
— Общую территорию? — Ушам своим не верю. Буквально задыхаюсь от возмущения, но перейти на полный голос не могу при всём желании. — Маш, это у тебя от гормонов временное помутнение или реально крыша поехала? Ты себя слышишь, вообще?
— Крыша от гормонов поехала у тебя, Ника, но оно и понятно, тебе по возрасту положено. А я всего лишь призываю тебя повзрослеть. Хоть немножко! — Она тычет мне в нос сложенными в щепоть пальцами и, дофига довольная собой, уходит, а я так и остаюсь с отвисшей челюстью.
Нет, поговорить на повышенных мы с ней и раньше практиковали, для нас это своего рода «игра с коготками», когда мы полушутя и совершенно неосознанно отрабатывали друг на друге приёмы «взрослой» стервозности, но то, что произошло сейчас…
Сижу, тупо пялясь в пространство перед собой, и не понимаю, как теперь себя вести. Как «нормальная»? То есть, как Машка скажет? Да с какой стати?! Она мне кто, мать что ли? Хозяйка? Барыня-государыня?