Потом слышу приглушённый стенами голос Артёма, и вспоминаю про свои труселя в ванной. Морщусь, сжимая кулаки и поджимая пальцы на ногах. Блин, блин, блин! Позорище-то какое! И ладно бы там какой-нибудь Костик или Игорёк из бывших, да даже этот Саня из комобра, но Артём… Блин!

Осторожно открываю дверь, прислушиваюсь. Сладкая парочка на кухне, Машка хихикает, как будто ничего не случилось. Как будто она тут хозяйка положения. Овца, блин!

Крадучись проникаю в тёмную ванную, наощупь собираю с сушилки своё бельё и сбегаю обратно в спальню. Снова сижу взаперти, хотя и понимаю, что это, во-первых, глупо, а во-вторых — с какого, спрашивается, хрена?!

Но заставить себя выйти не могу. Стыдно.

Так проходит ещё с полчаса. Парочка на кухне словно забыла о моём существовании. Интересно, что Машка ему сказала? И что он сам обо всём этом думает?

Что-что… Что я застрявшая в пубертате дура, которая фетиширует его личные вещи. Блин…

Между тем в комнату начинает проникать аромат жареной колбасы, настолько чарующий, что урчание моего желудка почти заглушает приступы стыда. Да в конце-то концов, я что, виновата, что они припёрлись без предупреждения?!

В знак протеста переодеваюсь в демонстративные мини-шорты и легкомысленный топик и, взбив волосы в фривольный пучок на самой макушке, заявляюсь на кухню. Делая вид, что не замечаю сладкую парочку, расхлябанной походкой прохожу к плите, поднимаю крышку со сковороды… А там пусто! То есть, эта овца вот так показательно ставит меня на место, или что?

— Ты же вроде не ешь после шести? — ехидно, прямо на ходу выдумывает Машка. — Эти твои детские дурости про девяносто-шестьдесят-девяносто?

— Ты снова всё перепутала, — вынимая из холодильника палку полукопчёной, майонез и вообще всё подряд, язвлю я в ответ, — это ты у нас не ешь после шести, потому что, хочешь не хочешь, а пора уже следить за собой. К тому же, в ресторанной доставке нет яичницы с колбасой, а делать самой, это же… У-у-у!

Многозначительно умолкнув, сооружаю себе чудовищно-гигантский бутер. Наливаю чай, сажусь за стол.

— Ну понятно, — глянув на бутерброд, наигранно вздыхает Машка. — Сначала всё подряд, а потом снова рвоту вызывать. И когда ты уже повзрослеешь?

У меня аж челюсть замыкает. Вот овца! С трудом докусываю начатое, жую, параллельно придумывая, чего бы такого зарядить в обратку. Машка же остервенело расчленяет яичницу ножом и вилкой и упорно игнорирует мой фривольный наряд. Но я-то чувствую, что её буквально раздирает от злости!

А между нами сидит явно смущённый происходящим Артём. И тяжёлая, такая, гнетущая пауза…

— Чуть не забыл! — излишне радостно оживляется вдруг наш с Машкой общий «друг». — Ника, на меня сегодня Трошин вышел, про тебя, спрашивал.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

— Трошин, это тот профессор с севера, который помог тебе с лагерем? — хватается за возможность сменить тему Машка. А может и лишний раз уколоть.

— Ничего он мне не помогал! Я сама все конкурсные проходила!

— Да? Странно. А прошлой весной ты говорила, что если бы не он…

— У меня просто не было всей картины.

— Да-да, и поэтому ты говорила, что, если что, всегда можешь поступить в Нижневартовский универ.

— Я буду поступать только в МГУ!

— Да ради бога! Поступать ты можешь куда хочешь, но вот куда в итоге возьмут, это другой вопрос. Скажи же, Артём? Кстати, а почему он её через тебя искал? Где взаимосвязь?

— Ну, я думаю потому, что у нас с ним могут быть общие знакомые в Нижне…

— Да причём тут Нижневартовск, вообще? — перебиваю я. — Просто я этого Трошина игнорю в соцсети, вот он и решил через лагерь зайти, а любой тамошний препод, как, впрочем, и студент, наверняка скажет, что проще всего меня найти именно через Артёма… Анатольевича! — Смотрим с Машкой друг на друга, и, кажется, воздух искрит. И мне бы вот прямо сейчас остановиться… но меня несёт, и я лишь с победной многозначительностью дёргаю бровями: — Объяснить почему, или всё-таки сама догадаешься?