– А-а, это… Так я вчера утром встала, смотрю, курица валяется. Видимо, хорёк задушил. Думаю, чего зря добру пропадать? Бошку ей отрубила, дала крови стечь, да и пустила в дело, пока она не протухла. А может быть, это был не хорёк, а лиса…

– Какая ещё лиса?.. – опешила от такой наглости свекровь.

– Из лесу, вестимо, – ехидно хмыкнула Дарья, указав на возвышавшиеся за деревней верхушки сосен и ёлок.

Бабка рефлекторно перевела взгляд в ту сторону, задумчиво пожевала губу, но тут её глазоньки узрели стоявшую на крылечке корзинку с яйцами, которую с утра успел уже собрать Митя.

– А чего это яиц так мало?! Должно быть больше: за вчера и сегодня! – взвилась старуха.

– Значит, точно хорёк, – наигранно сокрушаясь, покачала головой Дарья. – Эти звери до яиц уж больно охочи…

Свекровь поперхнулась воздухом:

– Да ты!.. Да я тебя!..

– Дорогая мама, не надо так голосить, кишки простудите, – перебила её девушка, вытащив из воспоминаний Дарины одну очень важную деталь. – Вот вы каждое утро в гости приходите с такими огромными корзинками, а я всё жду-жду, когда же вы мне в них долг-то принесёте? Стесняюсь спросить, а вы, случайно, про него не забыли?

– Какой ещё долг?.. – опешила бабка, но тут же заорала: – Ты что-то путаешь, малахольная, ничего я у тебя не брала!

– Ну, как же? – ядовито процедила Даша. – Как раз в день нашей свадьбы с Дьюком вы, и ваш сын тоже, заняли у меня весьма крупные суммы денег. Так вот вопрос: вы отдавать-то когда думаете?

Хлопая ртом, женщина стремительно побледнела, а следом пошла пятнами.

– Смотрю, голос прорезался? Вот Дьюк вернётся, надо сказать, чтобы поучил, как со мной себя вести нужно, змеюка подколодная!

Даша только набрала в лёгкие воздуха, чтобы ответить что-нибудь колкое, как прямо над ухом у неё шевельнулись волоски, будто от лёгкого тёплого ветерка, и знакомый мужской голос тихо сообщил:

– Он не вернётся.

Мурашки вновь, как и ночью, табунами побежали по коже, дыхание сбилось, а сердце сладко заколотилось в груди от ожидания прикосновения. Даша скосила глаза и никого не увидела рядом. Но по тону ей отчего-то сразу поверилось, что Дьюк точно не вернётся. Потому что он мёртв.

Хм, а вроде она припоминала что-то такое, будто домовые умеют предсказывать будущее…

Помощь домового и весть о неминуемой кончине Дьюка придали Даше уверенность. Уперев руки в бока, как она привыкла делать с наглыми экспедиторами и грузчиками, посмевшими привезти в её садик для её детишек гнилые фрукты и уже вовсю выгружавшими эту дрянь под дверь её кухни, Даша изобразила на лице бульдозер и с не меньшей напором пошла на оборзевшую старуху.

– А теперь послушай меня сюда, карга старая. Ты можешь бежать и жаловаться, куда и кому хочешь. Но вот тебе моё слово: с этого момента ты ни единой крошки не унесёшь с этого двора, ясно тебе?

– Чего-о?!

– А того! Пока долг не вернёшь, я в полном праве считать, что это мой дом, мой двор, мой огород и вся скотина – моя! Но только запомни: процентики – тик-так, тик-так! – щёлкают! И кабы тебе не пришлось освобождать и тот дом, где ты живёшь, чтобы расплатиться со мной!

Старуха не выдержала и стала отступать к воротам, однако верещать не перестала:

– Я сейчас к старосте пойду на тебя пожалуюсь! У меня сын – герой! Его сам король на службу зовёт!..

– Отлично! Зови старосту! – продолжала напирать Даша. – Как раз и поговорим с ним на тему, что бывает с простолюдинами, посмевшими поднять руку на аристократов!

Свекровь выкатила глаза и завизжала:

– Да как ты смеешь на Дьюка напраслину наводить?! Мой сын герой!..