– Всем дамам – доброе утро! – Он быстрым, упругим шагом подошел к столу, швырнул на подоконник куртку, плюхнулся на стул и потребовал:

– Люсьенда, мне чашку чая покрепче и чего тут у тебя еще есть.

Наливая чай, Люся-Люсьенда, чуть кокетничая, обратилась к мужчине:

– Антон Зиновьич, вы вот опять на кухню завтракать пришли, а молодая хозяйка ругаться за это на меня будут…

– А мы ей не скажем, – ответил мужчина, укладывая на хлеб впечатляющий ломоть буженины.

– Так донесут же, а потом вон она, телекамера-то, зыркает.

Я подняла голову в направлении, указанном поварихой, и действительно, прямо на меня из угла кухни пристально смотрел глазок телекамеры. Я поежилась, отвернулась и принялась исподволь рассматривать хозяина дома. Теперь я поняла, почему он избегал фотокамеры. Господин Шадрин А. З. был определенно и безоговорочно некрасив: короткая шея, по-обезьяньи длинные руки, лобастая голова, смуглая бугристая кожа лица, свидетельствующая о перенесенном в молодости мощном фурункулезе, длинный, хрящеватый, несколько скошенный набок нос, нависающий над большим ртом с выдвинутой вперед толстой нижней губой, и до синевы выбритый массивный подбородок. Скрашивали сей неприглядный «пейзаж» лишь ровные белые зубы, густая шевелюра цвета соли с перцем и близко посаженные яркие карие глаза – умные, ироничные глаза сильного и властного человека, привыкшего относиться к окружающему его миру как к подарку на свой день рождения.

Антон Зиновьевич поймал мой изучающий взгляд, усмехнулся, и мне стало неловко.

– Стало быть, вы новая мамина сиделка?

– Стало быть, да.

– Ну что ж, я выбору Агнессы Николаевны доверяю полностью, но сам лично предпочел бы на эту роль даму постарше, – изрек он, откинувшись на спинку стула.

Я ощетинилась:

– Вы сомневаетесь в моем профессионализме?

Господин Шадрин коротко хмыкнул и сказал:

– Нет, что вы! Просто с возрастом человек, как мне кажется, более отзывчив к чужой боли и страданиям…

– Позвольте с вами не согласиться. Это зависит от характера, воспитания, а не от возраста. С возрастом человек, как правило, становится более эгоистичным.

– Об этом можно поспорить, но нет времени.

Как раз в этот момент двери лифта раскрылись, и на сцене появились еще два действующих лица. Одно из них ничего особенного собой не представляло: широкоплечий кряжистый мужик средних лет с короткой стрижкой «бобриком» и военной выправкой. А вот другое! Высокий, лет 35, породистый, с нервным подвижным лицом – что-то среднее между Хью Грантом и Колином Фёртом в их лучшие годы. Жаль, что здесь не было моей подружки Верочки, а то она сразу же попросила бы завернуть этого красавца и доставить к ней в опочивальню.

– У Вани машина готова, можно ехать, – сказал кряжистый, и мимолетный взгляд его, брошенный в мою сторону, был почему-то неласковым. Его спутник, наоборот, одарил всех присутствующих в кухне дам голливудской улыбкой.

– Тогда по коням… – Антон Зиновьевич пошел к лифту, натягивая по дороге куртку. – Что у нас сегодня с утра?

– В девять ноль-ноль встреча с немцами, потом префектура, – доложил красавец.

– А после обеда – на завод и в лабораторию, – распорядился Антон Зиновьевич, а кряжистый нажал кнопку лифта.

Когда двери лифта за мужчинами закрылись, Агнесса Николаевна обернулась ко мне:

– По-моему, он вас одобрил.

– Кто?

– Антон.

– Почему вы так считаете?

– Да потому что я его тысячу лет знаю. Я же с ним работала, когда он был еще обыкновенным завлабом, – в голосе явно почувствовалась гордость за своего патрона, сумевшего совершить могучий социально-экономический прыжок от простого завлаба до владельца заводов по производству электронной техники.