Он снова обернулся ко мне.

– На поединок ее не вызвать. Значит, это будет не воздаяние, а убийство.

– Так тем более ей следовало подумать, прежде чем!.. Она это начала!

Прозвучало, надо сказать, так себе. Словно я оправдываюсь перед воспитательницей, разбирающей девчоночью драку в пансионе. Правда, там мы боевую магию в ход не пускали. После первой попытки— браслет с прадием на месяц, после второй – отчисление. И неважно, насколько знатен и богат род отчисленной.

Мужчина кивнул.

– Все совершают ошибки. Иногда непоправимые. Но ведь ты не убийца, Роза. Стоит ли ей становиться?

Откуда он знает мое имя? Ах, да, я же только что сама представилась и не особо понижала голос. В самом деле, все совершают ошибки. Он мог бы не разрывать заклинание, а сразу бить насмерть, ведь я – никто, со мной так можно…

Как можно было леди Розе Эйдо на своей земле наказать простолюдинку, как заблагорассудится. Никто ничего не скажет. Разве что пожурят – дескать, можно было и позволить себе проявить милосердие, тем более к женщине…

– Что я тебе сделала? – снова развернулась я к ней.

Женщина выплюнула поток брани, а потом, осекшись на полуслове, вдруг разрыдалась, заткнув лицо передником.

– Она припадочная, видите? – снова встрял хозяин.

Да уж, очень похоже на то. Странно, что Мортейны вообще держали такую. Хотя, может, во время войны повредилась в уме? Кто знает, что тут творилось тогда? Я медленно выдохнула. Ярость угасла, оставив гулкую пустоту внутри. Недоумение от незаслуженного оскорбления тоже постепенно стихало, сменяясь усталым безразличием. Кажется, за последние дни мне досталось столько впечатлений, что у разума кончились силы на них реагировать.

– Ты не убийца, – повторил незнакомец. – А смерть – единственная ошибка, которую уже не исправишь.

Мне и в самом деле еще ни разу не приходилось убивать. И сейчас уже не хватит духа. Одно дело – стереть в порошок врага, другое – хладнокровно убить женщину, пусть даже и оскорбившую меня. А сейчас будет именно «хладнокровно»: я все еще рассержена, но уже не взбешена, уже понимаю, что творю. Отец мог помнить оскорбление десятилетиями. А я, видимо, пошла в мамин род – быстро вспыхиваю, быстро остываю…

Я подхватила со скамейки сумку. Шмякнула белобрысого об стену – кухарка мне не ровня, а вот он – да, и нечего было влезать. Хлопнула дверью.

Захочет поквитаться – догонит.

Топот за спиной я услышала, уже выходя за околицу – топот и учащенное дыхание. Потянулась к магии, «оглядываясь» по сторонам – нет, нападать он не собирался.

– Роза, подожди!

Я обернулась.

– Подожди, – повторил он, останавливаясь в двух шагах. – Я хотел извиниться.

Он глубоко вздохнул, переводя дух. Неужели от самого постоялого двора бежал?

– Извини, что влез. Подумал, что ты об этом пожалеешь, когда остынешь, вот, и… – Он развел руками и обезоруживающе улыбнулся.

Я пожала плечами.

– Сейчас я жалею о том, что послушала тебя. О своей слабости.

Отец сказал бы, что нельзя спускать оскорбления. Что следовало ее убить, дабы неповадно было другим. Не то чтобы мысль об этом доставляла мне удовольствие – я и в самом деле не убийца. Но…

– Мой отец сказал бы сейчас, что стоит один раз показать свою слабость, и тебя сожрут.

– Но ты – не твой отец. И милосердие – не слабость.

Я усмехнулась.

– Откуда ты взялся, такой праведный, на мою голову?

Он рассмеялся.

– Меня зовут Алан. И я вовсе не праведный.

Алан, значит. Лет на пять старше меня. Светлые встрепанные волосы, смешливые серые глаза, приподнятые в полуулыбке уголки губ. Такие лица я видела на балах в Бенриде – словно у их обладателей вовсе не было никаких забот, кроме, разве что, желания снискать расположение дамы. Хотя этому, кажется, вовсе не стоило о подобных вещах беспокоиться – достаточно улыбнуться, и девицы сами в очередь выстроятся. Даже несмотря на видавшую виды одежду: дублет, хоть и чистый, подвыцвел от солнца и стирок, штаны залатаны на колене, только сапоги выглядят новыми, и плащ из добротной шерсти, хотя тоже уже поношенный.