Он не отвечает на вопрос, только уточняет:

– Переночевать у Эммы – не вариант, если сорвусь, найду по запаху. Сними номер в отеле или переночуй у каких-нибудь не очень близких друзей. 

Ребекка так сильно хочет послать его подальше, потому что никто из Сэлмонов целых восемь лет не решался вот так просто брать и разговаривать с ней о полнолунии, оборотнях и всей этой ненавистной ей фигне. А этот заявился и пожалуйста… Вот козёл.

– Знаешь что?.. – начинает она. Мэтт вдруг ведет носом и хмурит лоб. Ребекка всматривается в его лицо. – Что-то учуял?

– Да. Кэмпбел.

– Ну да, Мартин же…

– Не Мартин.

Бекка матерится и бегло оглядывается по сторонам.

– Твою мать, его отец! Если узнает, что оборотня притащил на тренировку с Мартином – откажется вообще со мной работать! – Мэтт открывает рот, чтобы что-то ответить (что-то насмешливое и очень самодовольное, очевидно), но Ребекка не позволяет ему. Хватает за локоть, шипит «давай за мной» и ныряет в ближайшие кусты, утаскивая его следом.

13. Глава 13

Ударяются костями, лбами, коленками, шепотом чертыхаются и ворчат, а когда, наконец, оказываются в устойчивом положении, выходит, что Ребекка практически лежит на Мэтте, и, нет, ее такой расклад вообще не устраивает.

Он пахнет осенью и горечью трав. Ребекка ненавидит себя за то, что чувствует его аромат так близко, прямо впритык. Она упирается руками в его грудь, собираясь отстраниться, но крепкая рука прижимает к себе, надавливая на позвоночник.

– Какого черта ты...

– Тихо.

Шепотом. Слишком в губы.

Ребекка застывает, прислушиваясь. Она слышит, как Мартин что-то быстро говорит отцу. По ее мнению – слишком быстро, прямо-таки выдает себя с потрохами. Он говорит о Ребекке – что она забыла в машине арбалет, да и кроссовки промокли – пошла переодеться.

Мэтт так тяжело дышит, что Ребекку немного подкидывает на его груди. Или ее подкидывает, потому что впервые она так близко с чьим-то крепким, горячим мужественным телом, которое еще и пахнет круто…

Твою мать, Ребекка, возьми себя в руки…

Но она в других руках сейчас. В больших и грубых… На секунду в голове появляется картинка, как эти руки стискивают ее бедра – больно, до синяков. Приходится тряхнуть головой и зло посмотреть на Мэтта, а он, сволочь, лежит и не скрывает довольной улыбки. Убить бы его, разодрать грудь на ошметки, переломать ребра… Ненависть горит где-то в горле, ошпаривает язык, и даже шепотом говорить не выходит…

Становится совсем не смешно, когда ладонь Мэтта сползает с ее позвоночника вниз, туда, где, как она чувствует, на спине задралась толстовка. И она почти ощущает прикосновение пальцев к голой коже – почти-почти, но успевает вовремя вытряхнуть из рукава маленький запасной клинок. Лезвие острое, легкого нажима хватает, чтобы пустить кровь. Одно движение, и вот уже клинок упирается острием Мэтту в горло. И тот застывает, так и не опустив руку.

Ребекка чувствует, как ее пронзает насквозь собственной силой. Чувством, что она держит в руках не просто чью-то жизнь, а жизнь Мэтта. И ей это в кайф, ей просто сносит крышу, поэтому она подается вперед и, нависая над Мэттом, с улыбкой спрашивает:

– Рискнешь?

Странный смешок, а потом прикосновение пальцев к коже – ТАМ. Ребекка зло сцепляет зубы, водит бедрами, стараясь уйти от прикосновения, но выходит так, словно она трется пахом о пах Мэтта, и ей отвратительно, мерзко, противно! Она хочет сбежать, уйти, ей неприятно, холодно, погано – так, как никогда, и, чтобы сбросить с себя это чувство, она давит на шею оборотня клинком… Мягонько, словно кошка лапкой ласкает…