Они несколько раз перекатываются, Ребекка чувствует, как пыль забивает глотку – три, два, один. Она кашляет, Мартин пользуется ее секундной заминкой и переворачивает ее, подминая под себя. Какие-то ветки больно давят в затылок, в глазах рябит от пыли и солнца, что в таком положении светит ей прямиком в лицо. Еще успевает отметить, какое синющее небо сегодня, яркое, словно летом. Мартин обхватывает бедрами ее ноги и рычит, как волк, сцепив зубы.

– Ладно, ладно, победил! – сдается она. Мартин смеется и отпускает ее руки с таким самодовольным лицом, что ей хочется стукнуть его лбом в переносицу – а что, они и не такие удары друг на друге отрабатывали.

– Меньше будешь зевать на тренировках, – фыркает и встает. Ребекка поднимается, опираясь на протянутую ей руку, пытается стряхнуть листья и грязь со спины, но замирает, глядя на Мартина. Она видит, как спина друга выпрямляется. Он принимает боевую стойку, лук оказывается в руках так быстро, словно он его магией призвал. – Бекка, здесь кто-то есть.

Натягивает тетиву, и… не успевает выстрелить, потому что Бекка ловит взглядом фигуру справа, и последний из ее ножей отправляется в полет быстрее, чем стрела Мартина. Громкий выкрик, звук, с которым лезвие втыкается во что-то твердое… И отборный мат, от которого становится смешно.

– Ты что, совсем?!

Мартин смотрит во все глаза сначала на Ребекку, сгибающуюся от смеха, а потом на Мэтта, воротник куртки которого припечатан к дереву ее клинком. И лицо у него такое, что… Действительно смешно.

– Что надо? – пока Мартин убирает снаряжение в машину, Ребекка позволяет Мэтту отвести себя в сторону. Именно позволяет, да. Не он тащит ее за рукав, а она позволяет.

– Поговорить.

– А дома нельзя?

– Можно было бы, если бы ты не шарахалась от меня уже неделю. Я тебя не вижу совсем с тех пор, как родители уехали.

Последнее предложение Мэтт говорит тише, отпуская ее руку и глядя в землю, словно… смущается?

Его реакция веселит Ребекку, и она решает развлечься.

– Соскучился? – спрятав руки в карманы, спрашивает она. Вдруг хочется запихать сигарету в рот. Она редко курит – только в пьяном угаре, но рассматривать Мэтта втихую, когда он таращится себе под ноги… В горле пересыхает.

– Может и соскучился, тебе-то что? Ты мои чувства прямым текстом на фиг послала.

Мэтт отворачивается от нее, всматривается в полоску горизонта. Выглядит до абсурда обиженным. А Ребекка чувствует, что ее слегка штормит – при таком ракурсе хорошо видно шею Мэтта, его кожу, покрытую волосками щетины, ярко выраженный кадык и ключицы, прячущиеся под футболкой и воротником кожаной куртки. Становится жарко. 

Она прокашливается и тоже отворачивается, мысленно ругая себя.

– Тогда что надо все-таки?

– Завтра полнолуние, – сообщает он.

Ребекка фыркает:

– Без тебя знаю. У меня этот день в календаре, как месячные – крестиком отмечен.

Мэтт смотрит на нее осуждающе.

– Это не шутки, Ребекка. Тебе придется уехать подальше, приедут родители, мама сможет меня удержать, но подстраховаться стоит. Никто не знает, что может произойти, мой случай… с парой и… тобой, – он показывает на нее, обводя ладонью вокруг тела, – короче, это первый случай в нашей семье, если что-то пойдет не так…

– Тогда что? – она сама не замечает, как подходит ближе. Так близко, что чувствует, как обжигает кожу на лице чужое горячее дыхание. Видимо, Мэтт сам в шоке от того, что она так близко – его зрачки расширяются, и он несколько секунд моргает, не дыша. – М? Что случится, если ты дорвешься до меня в полнолуние?

По лицу Мэтта можно определить – он не знает. И то, что он не знает, очень сильно пугает его.