— Зачем? — прошептала я, продолжая наглаживать кота.

— Пусть будет. Пусть потенциальные хозяева видят, что он ручной.

Снова звякнул телефон. Тоня подняла его к глазам и выскочила из комнаты. Лохматый ушел следом за хозяйкой. Чихуня остался у меня на коленях, и я начала рассказывать ему про новый дом, про то, что Людмила Михайловна знает, как в Египте чтили кошек и покажет ему картинки в учебнике…

— Кот остается, — громогласно провозгласила Тоня, вбегая в комнату. — Завтра приедут его смотреть. В семье дошкольник и никаких других животных. Это шанс для Капитана. Я не могу отметать такую возможность, — перешла Тоня на громкий шепот, увидя растерянное или, скорее, недовольное выражение моего лица. — Если они откажутся, я сама отвезу его твоей подруге. Дай коту шанс.

А что я? Я давала… И продолжала гладить, то и дело натыкаясь на волшебный ошейник.

— Ты первая, к кому он вот так сам пошел. Может, успокоился? И завтра так же пойдет к тем людям. А, Капитан, пойдешь? Твоя ж судьба решается…

Но кот не реагировал на новую кличку. Он, правда, и на Чихуню не особо отзывался. Я продолжала его гладить, не в силах насильно спихнуть несчастного на пол. Мне одной дождь не страшен. Надо ехать к Нине. С моими ногтями она будет возиться часа два, а ей тоже домой хочется. К детям и мужу.

Кот будто почувствовал мое нетерпение, спрыгнул на пол и поплелся в коридор, подметая хвостом пол. Сам забрался в переноску, будто просил — забери. Я зажмурилась и прошептала:

— Тебя завтра заберут, Чихуня. Завтра. У тебя будет маленький мальчик, чтобы играть с ним. Пока. Не поминай лихом.

Я выскочила на лестничную площадку, толком не простившись с подругой. Слезы не полились, но настроение было полностью испорчено. И у Нины тоже.

— Ёкарный бабай! А я уже своим сказала, что у бабушки будет кошка.

Но возмущалась она недолго.

— Хочешь дам тебе на днюху банку соленых грибов? Меня дедушка Леший побаловал в прошлом году…

Кто? Чуть не переспросила я, но заговорила Людмила Михайловна, указывая на холодильник.

— Эта ненормальная ведрами из леса таскает. Забила и нам морозилку, и себе…

— Нас с Мишкой просто дедушка Леший любит. Мы двадцать шестого сентября к нему не ходим… Ир, дать тебе лисичек на одну жарку? С картошкой пожарить, и ужин готов… Орлову понравится.

Нинка уже вытащила из морозилки пакет и трясла им перед моим лицом. А мне мерещился лесной старичок. Сговорились они, что ли?

— А что за день такой в сентябре?

— Воздвиженье. Двадцать седьмое сентября. Змеи на зимовье уходят. В лесу переучет. Сунешься, огребешь от Лешего. Хотя от него и так можно получить, даже если поклонишься, входя в лес. Последний раз когда осенью ездили, взашей из леса гнал. Всего минут на десять отошли от машины в нашем обычном месте, а потом несколько километров бродили, никак выйти не могли. А сразу, как крикнули, что уезжаем, прямо на машину вышли. Но решили Лешего обмануть. Жалко совсем без грибов было возвращаться. На другое место поехали. Ну и Леший то ли пожалел, то ли откупиться решил, дал ведро грибов. Ну что, берешь?

Я кивнула. Чего с ней спорить?

Нинка сунула пакет обратно в морозилку и повернулась к бабушке:

— Бабуль, напомни, а то у нас, молодых, склероз.

Я тоже повернулась к Людмиле Михайловне и спросила, пытаясь говорить ровно:

— А вы в Лешего верите?

— Я в лес не хожу. Ни Лешему нет до меня дела, ни мне до него.

— А в домового верите?

Я надеялась выглядеть нормальной. Не я этот разговор начала. Не виноватая я… Это все Нинка!

Людмила Михайловна пожала плечами:

— Не встречалась.