— Здравствуй, Катюш. У тебя что-то срочное? У меня обход в стационаре через десять минут, — спросила врач с ног до головы Нина Михайловна и снова в компьютер уткнулась. На работе она в первую очередь доктор, а потом уже жена, мать, бабушка.

— Мам, — пискнула я и не сдержалась — заплакала.

— Катя! — ахнула она.

— Матерь божья, — услышала возглас бабы Таи.

Через секунду меня обнимали родные руки, заботливые, материнские.

— Девочка моя, что случилось? Ника? Вадим? — она гладила меня по волосам, таким же светлым, как у нее, успокаивающе, ласково. Она столько раз людям плохие новости говорила, что готова ко всему — ничего не боялась. — Не плачь, Катюшенька. Не плачь.

— Мне Вадим изменяет, — взвыла и всхлипывать начала. В красках представила, как он, возможно, делал это. Как ту другую — коллегу — раздевал, тягучими поцелуями распалял, страсть пьянящую пробуждал. Это он умел. Всегда умел.

— Так, пойдем, присядем, — она повела меня к столу. — Баб Тая, чайник щелкните.

— Конечно-конечно, — сказала та, а потом к нам присела. Любопытно ведь! Чужие проблемы и страдания больше интереса вызывают, чем все счастье мира. Такова уж природа людская.

Мама гладила меня по руке, пока рыдания не утихли, и платок подала, чтобы нос вытереть. К тому моменту чай подоспел и баранки какие-то.

— Что там у вас произошло?

Я достаточно подробно передала наш разговор с мужем. Может, подскажут что-то. Говорят же, что со стороны виднее. Да и опыта у слушателей побольше моего.

— Ты точно решила, Кать?

— А что ты предлагаешь? — всполошилась я. — Простить его?!

Конечно, не точно! Но я хорохорилась.

— Кать…

— Мам, он даже не просил об этом! Он просто свое отдавать не хочет. Будто я вещь, ему принадлежащая!

— Ты этого не знаешь наверняка, — мягко парировала она. — Жизнь — она, знаешь, разная бывает. Поверь, я многое повидала: мужчин, которые бросали жен после мастэктомии, и тех, кто из последних сил боролся за возможность рядом хотя бы лишний день побыть. Немного разбираюсь. Вадим — не самый плохой человек.

— Человек, да, но не муж! — в сердцах отрезала. Хотя Вадима нельзя было назвать козлом, по крайней мере до последних событий.

— Он тебя бьет? Много пьет? Тунеядец? — это уже баба Тая спросила.

— Нет, конечно, — нахмурилась я. Вадим — мужчина. Мужчина в самом верном понимании этого слова. Совсем не принц, далеко не идеал, но от него такая бешеная энергия исходила, магнетизм истинно первобытный. Он даже пах какой-то дикой самцовостью и дело не в Н24 от «Hermes», которым пользовался на протяжении многих лет (раньше мне казалось, что мой муж постоянен не только в выборе парфюма. Ключевое слово «казалось»).

Вадим из тех, на кого женщины охотятся. Специально добывают приглашения на званые вечера, благотворительные мероприятия и экономические форумы. Красивый, богатый, умный, жесткий и властный. С дымчато-серыми глазами, загорелым тренированным телом и невероятно чувственными губами, изогнутыми в форме древнего лука. В самом расцвете мужественности и на вершине бизнес-успеха. Таким невозможно отказать и еще сложнее удержать. А я отказывала и посылала на все четыре стороны много-много раз. Такие, как Вадим Полонский, в протестные девятнадцать меня только отталкивали. Я была юной максималисткой, примеряла на себя разные социальные формы и судорожно искала свою личностную идентичность.

А он был типичным представителем столичной элиты: уверенный, что может получить все и даже больше, стоит только пальцем поманить. Нет, девушек с улицы не похищал как Удей Хусейн[1], но оно и не требовалось — сами в понтовую тачку прыгали. А я не хотела быть очередной хотелкой мажора. Но и это не основная причина. Вадим пугал меня. Пугал напором и свирепой упрямостью. Целеустремленность, как у разрывной пули: настигнет и в клочья броню пробьет. Я чувствовала, что придет время и он акулой станет, а я далеко не смелая заклинательница. Так и вышло. Не смогла я укротить его и в одном океане рядом плыть. Десять лет понадобилось, чтобы понять это.