– Отличные папиросы, – с видом знатока протянула Любовь Даниловна. – В нашей глуши таких не найдешь.

– Ну, я бы не сказал, что Смоленск – такая уж глушь, – с улыбкой возразил Сурин. – По сравнению с иными губернскими центрами он весьма цивилизованный город. А теперь еще и железную дорогу провели во все стороны. Большое дело, надобно заметить!

Любовь Даниловна тяжко вздохнула.

– Да, железная дорога – это безусловный прогресс! Садись в вагон и езжай, хочешь – до Москвы, хочешь – хоть до самого Петербурга. Были бы еще деньги на разъезды! – она невесело рассмеялась.

Александра почувствовала, как ей становится дурно. О боже! Сейчас Сурин начнет расспрашивать маменьку, что она имела в виду под словами «были бы деньги», и та не моргнув глазом выложит ему правду об их нынешнем положении. Но Сурин ничего не спросил.

– Кстати, а ведь мой банк тоже финансировал строительство этой железной дороги, – внезапно оживился он. – Мутное дело было, должен вам сказать! Нажились-то в конечном итоге недурно, но вначале едва не погорели. А все потому, что ввязались в затратное предприятие, не имея необходимых средств. – Он усмехнулся, покачивая головой. – В один момент я уж думал, что все, обанкротимся к чертям собачьим. Но ничего, вывезла кривая.

– Точнее, ваш блистательный стратегический талант, – с тонкой улыбкой заметила Любовь Даниловна. – Но вы, как все скромные люди, приписываете свои успехи случаю.

– Не пора ли перейти к чайному столу? – спросила Софья Аркадьевна, не в силах слушать очередные похвалы в адрес гостя.

Сурин поспешно поднялся, предложил Софье Аркадьевне руку, и все двинулись в гостиную, где расселись за круглым столом. На кремовой скатерти красовался старинный сервиз из белоснежного фарфора, с крохотными цветочками и листьями пастельных тонов.

– Узнаю этот чудесный мейсенский сервиз! – радостно воскликнул Сурин. – Помню, как в былые времена я тайком пробирался в буфетную и разглядывал его. Больше всего мне нравилось, что цветы не нарисованные, а лепные. Думаю, именно тогда и началось мое увлечение фарфором.

– У вас, наверное, собрана целая коллекция? – спросила Любовь Даниловна.

Сурин на мгновение задумался:

– Да не то чтобы коллекция, а так… гребу все, что попадается под руку. Одних чайных сервизов накупил семь штук. Мой дворецкий придумал распределить их по дням недели, чтобы не пылились в шкафах. В понедельник ставит на стол один, во вторник – другой и так далее.

– Ах, как это прелестно! – воскликнула Любовь Даниловна.

– Что ж, разве они все – одинаковой цены и достоинства, что можно использовать и в будни, и в праздники? – не удержалась от вопроса Софья Аркадьевна.

– Нет, – ответил Сурин. – Одни, конечно, дороже и нарядней других. Но дело в том, что я не люблю делить жизнь на будни и праздники! И не люблю беречь вещи на особый случай: хоть фарфор, хоть одежду, хоть что-то другое. Я так рассуждаю: если купил – нужно пользоваться и радоваться, а не держать в закромах.

– Но ведь это, батюшка мой, расточительство, – неодобрительно заметила Софья Аркадьевна.

Сурин философски развел руками:

– Да, наверное. Но что же делать, если мне хочется поступать именно так, а не как-то иначе? Не идти же против велений души только потому, что кто-то посмотрит на твои действия косо.

– О да: если душа просит, то ее ни в коем случае нельзя сдерживать, – с сарказмом заметила Софья Аркадьевна. – Только это уже называется не расточительство, а нравственная распущенность.

Любовь Даниловна вспыхнула и приготовилась резко возразить свекрови, но Александра ее опередила.