Лицо Свербеева осветилось лукавой улыбкой.

– Да, Роман, помню, как твой папенька крыл тебя за твои проделки и грозился лишить наследства! Великовозрастный оболтус – так он, вроде бы, тебя называл?

– Было дело, – рассмеялся Новосельский. – Да и то сказать, чудил я тогда немало! Помню, как однажды папенька послал меня с крупными деньгами в один подмосковный монастырь. Он тогда начал сильно тревожиться о своем здоровье и решил сделать пожертвование, чтобы монахи за него денно и нощно молились. Ну, значит, поехал я. А по дороге, уже возле самой Москвы, повстречал своего сослуживца Павла Завалишина. И вместо монастыря пошел с ним кутить по подмосковным усадьбам да кабакам! – Роман Данилович снова рассмеялся, тряхнув головой. – Думал, сойдет с рук, монастырь-то далеко, как папенька узнает? А папенька вдруг поправился, и на другое лето понесла его нелегкая на покаяние в этот монастырь. И вот, подумать, какой был бестактный человек! Другой бы постеснялся спросить настоятеля про пожертвование – дело-то деликатное! – а этот взял и спросил напрямик. И тут-то и выяснилось, что никакого пожертвования не поступало!

Свербеев расхохотался.

– Да-а… Представляю себе лицо покойного князя Данилы Петровича при этом известии! Да и весь их разговор в целом. «Ну как, отец-настоятель, довольны ли вы моим прошлогодним пожертвованием?» – «Каким пожертвованием, сын мой?» – «Да тем самым, что прошлым летом сделал от моего имени мой сынок»… Ха-ха-ха! Вот конфуз-то какой!

Новосельский вздохнул:

– Да, сейчас смешно вспоминать. А тогда, ты не представляешь, какую бурю мне пришлось выдержать. Самое ужасное, что после этой истории папенька перестал давать мне на руки деньги, и мне, бедному, пришлось добывать их за карточными столами. Впрочем, ты должен и сам помнить, мы ведь с тобой вместе этими делами занимались.

– И вместе погорели, – весело прибавил Свербеев. – А ведь поначалу все так замечательно шло. Мухлевали понемногу, так ведь не по-крупному ж, как иные! И надо же было случиться, что в один злополучный день к нам подсел этот господин… К счастью, он оказался знакомым твоего отца и дело не получило огласки.

– Да. Но ведь это тебе все как с гуся вода, а мне – новая нахлобучка и угроза лишения наследства! – Новосельский невольно поежился. – А тут еще папенька прознал, что я пользуюсь милостями его любовницы, так совсем на стену полез.

– Но ты и впрямь был серьезно виноват, – заметил Свербеев. – Неужели нельзя было другую любовницу завести, а не зариться на папенькин предмет нежной страсти?

– Попробуй заведи, ежели у тебя денег нету, – возразил Новосельский. – Куртизанкам ведь щедро платить надобно. А тут – папенька платил, а я пользовался. Нет, ну, ей-богу, грех было не воспользоваться, когда само в руки шло! Куртизанки – они ведь тоже живые женщины, им хочется любви с молодыми красавцами, а не с дряхлыми стариками. А со мной Надин было проще крутить роман, чем с кем-то другим, потому что я знал распорядок папеньки и мог приезжать к ней, когда он был занят. Но нашелся ж какой-то мерзавец, заметил, как я к ней езжу, да и донес старику!

– Ужас, Роман, ужас! – возбужденно хихикал Свербеев. – Воображаю, в какое негодование повергся Данила Петрович. Небось, эта самая Надин его еще и за нос водила, и получал он от нее только одни огрызки!

– Да уж ясное дело, – хмыкнул Новосельский. – А я ей еще и подсказывал, как найти подход к старичку, чтобы и деньжат вытянуть, и милостей поменьше давать. Нехорошо это было, конечно, что тут говорить! Но… молодость, ветреность, беспечность! – Он философски развел руками. – К счастью, все благополучно закончилось. Не считая того, что старик навязал мне вместе с наследством женитьбу, надеясь, что в семейной жизни я остепенюсь. Впрочем, Бог милостив, прибрал мою Наталью Семеновну раньше, чем она успела выпить с меня много кровушки.